Несмотря на то, что высота потолка почти позволяла мне стоять (с моим ростом в 172 см вместе с ботинками), и пол был не земляной, а состоял из редких жердей, землянка была больше похожа на звериную нору, чем на человеческое жилье. Там негде было жить. Там можно было лежать на полатях или сидеть на них перед печкой, согнувшись три раза, потому как верхний ярус не позволял просто сидеть. Я видел другие землянки рыбаков или охотников на той же Сеже, я видел охотничий домик в Магаданском крае, где проходила моя практика. Наконец, я видел рыбацкие домики на Оке и Волге. Во всех этих постройках ощущалось человеческое тепло, иногда своего рода уют, даже несмотря на то, что некоторые из них уже были разрушены. И их хотелось улучшить, восстановить, достроить, если они были несовершенны на мой взгляд. Землянка Старика производила угнетающее впечатление. Ни тепла, ни уюта, какие-то потусторонние силы внутри ее сумрака. Какое улучшить – хотелось бежать из нее! Но само укрытие не давало повода думать, что ее хозяин вдруг однажды неожиданно исчез – замерз в лесу, провалился под лед; был съеден, и надо искать поблизости его обглоданные кости. Несмотря на варежки, приткнутые под потолком, чугунок под лавкой и алюминиевые ложки, торчащие из щели вдоль двери, жилище было явно оставлено в плановом порядке.
И все-таки я не поверил – я полез на крышу, чтобы оценить реальные размеры подземного пространства сверху. Может я не разглядел в темноте, и за чуланчиком скрывается еще одно помещение? Крыша была устроена еще примитивнее: отдельные куски березовой коры вперемешку с сосновой трухой и каким-то мусором – голенища чьих-то резиновых сапог были использованы в качестве куска рубероида. По бокам земляные склоны землянки тут же сходили на нет, и только сзади земляной вал был чуть больше. По большому счету, несмотря на некоторую общую неровность окружающего рельефа, землянка стояла почти на уровне земли, сзади упираясь в небольшой холм, а по бокам была присыпана землей. Вот почему труба, выходящая из крыши, была видна так издалека. Передняя стенка, выходящая в ложбинку, была почти вся деревянная, но не бросалась в глаза, так как вся землянка давно поросла кустарником, крапивой и гигантским папоротником. Голым среди зарослей оставался только островок крыши с трубой. Да и то, отводок лесной малины уже пустил отпрыска вдоль трубы. Летом, когда это снова все зазеленится – молодая поросль крапивы уже перла из земли, а улитки листьев папоротника выступили из старых кочерыжек – обнаружить вход в землянку можно будет только случайно.
Я спустился вниз и подошел к Саше, который все это время что-то выискивал на склоне другой ложбинки на значительном удалении от того места, где была расположена землянка. У него в руках был огромный пакет со сморчками. Строчками? Стручками? Крючками?! Я их все время путаю. Это первые весенние грибы, с восхитительным грибным запахом, отсутствием вкуса, но для процесса жевания бесспорно грибы. Какие-то из них слегка ядовитые и их нужно отмачивать как почки, чтобы из них вышла моча. Какие-то неядовитые. Но отмачивать надо все, потому что я их путаю.
– Ну, как тебе жилище, – спросил Саша совершенно равнодушным тоном.
– Очень убого, – неохотно ответил я.
– Ты бы так смог?
– Вряд ли. Летом лучше худая палатка, а зимой, наверное, лучше в тюрьме, чем в этой звериной норе отлеживаться. Больше шансов остаться человеком. Я, конечно, читал про старцев, которые при свете лампады молились в землянках сутками, стоя на коленях. Здесь же даже молиться негде, если только лежа. К тому же старцам еду все-таки приносили, да и масло в лампадку подливали. А тут того гляди сам едой станешь. Все-таки надо прикупить к зиме ружье, как ты советовал, – сделал я заключительный вывод.
Саша посмотрел на меня слишком подозрительно, и я понял, что про тюрьму это я зря упомянул. Снова решит, что я беглый каторжник.