***
Первая часть пути была самой легкой. Нам предстояло пройти около 5 километров по лесной дороге, по которой охотники приезжают в Пижну. Это была почти прогулка, и я начал расспрашивать Сашу о том, знает ли он, как Аркадий Октябринович попал на Сежу. Сам старик избегал вопросов на эту тему, но и я был благородно ненастойчивым, поэтому так ничего и не узнал. Саша знал больше, так как за годы совместного существования со стариком у них уже было отнюдь не кепочное знакомство.
***
Сначала Аркадий Октябринович действительно работал на заводе имени Ульянова, но потом стал быстро подниматься по комсомольской линии и быстро стал градусным товарищем, как выразился Саша. Перестройку он встретил в должности второго секретаря обкома ВЛКСМ, курировал комсомольско-молодежные стройки. И тут началась ломка стереотипов, романтической идеологии, смена полюсов в сознании: враги – друзья, друзья – враги. Молодежные лидеры начали открывать собственные банки, фирмы, кооперативы. Аркадия Октябриновича не смыло общим потоком, и он остался стоять на берегу. Его добила семья. Жена устроилась к частному предпринимателю. Импортная электроника заполняла страну, а соединительных шнуров, кабелей катастрофически не хватало, видимо, не успевали завезти. Да и фирменные изделия были достаточно дороги. Вот предприниматель и организовал пайку шнуров в домашних условиях.
Разъемы закупались на знаменитой Горбушке, стоили они копейки, а вот шнурики уже в разы дороже. Бизнес был как будто мелочный, но высокодоходный. Жена стала правой рукой предпринимателя. Сначала торговали на радиорынке, а потом стали открывать небольшие магазины по продаже шнуров, компакт-дисков, телефонов и прочих девайсов.
Когда жена стала зарабатывать в месяц годовую зарплату секретаря обкома, Аркадий Октябринович запил. А жена купила дом в городской черте, машину и еще чего-нибудь. Отношения между ними стали совсем холодными. И тут у них пропадает сын. Горе снова сближает родителей. До тех пор пока до Октябриныча не доходит слух, что сын пропал не случайно, а для того, чтобы избежать службы в армии. В то время как раз был разгул солдатских матерей, и армию просто с дерьмом мешали. Октябриныч пытает жену, но та не признается в заговоре, заведомо зная его принципиальную позицию по этому вопросу. Но в ее горе он уже не верит и перебирается на Сежу. Много позже, т. е. сравнительно недавно, родственники оформили ему небольшую пенсию. И теперь, время от времени, он получает ее в Старом Яре. Значит, они оформили ему какую-то прописку? В общем, он уже не бомж.
– А сын, то потом нашелся? – поинтересовался я.
– Непонятно, – ответил Саша, – прямо Октябриныч не отвечает. Похоже, что все-таки нет.
– То есть зря он жену бросил? Одинокую женщину, потерявшего единственного сына? – я прочувствовал всю ситуацию.
– Либо ты относишься к своей судьбе хорошо, либо она к тебе плохо, – задумчиво произнес Саша. – По слухам, головой она немного после этого тронулась.
– Так может зря он все это? И ему просто стоит вернуться? – я был поражен собственным выводом. – Или ее сюда?
– Куда сюда? – жестко, с легкой издевкой, спросил Саша. – На Сежу?
– Ну, у Октябриныча есть дом, – замычал я неубедительно в ответ. – Козы, пчелы, хозяйство. Картошка, в конце концов, которую я ему посадил. Обещаю отличный урожай!
– Андрей! В старости нужен теплый туалет. Прежде всего.
– Да, ну? А как же сельские женщины? – усомнился я. – Моя бабушка прожила до 96 лет, она даже писала стоя, как лошадь.
– Сельский труд – это каторга. А это еще и поколение было железное: война, после войны… А до войны?! Тут даже сравнивать нечего.
– Ну да, – согласился я. – Не помню, чтобы она хоть раз меня по головке погладила, твердая была женщина. С другой стороны, если относиться к этому, как к испытанию… Да, ну нафик! Спутник жизни дороже теплого унитаза. По-любому!
– Так-то оно так. Только тогда зачем и почему ты в леса подался с кольцом на пальце? – Саша снова на лету выцепил причинно-следственную связь из звуков моего голоса, разбегающихся по воздуху. – С другой стороны, представь, Андрей. Это же момент истины! С каким наслаждением можно послать человека, с которым прожил всю жизнь, к черту на кулички, раз он сам туда хочет, и дожить остаток жизни в теплом туалете, и под присмотром врачей. Надеюсь я тебя не обидел.
***
Что мы говорим и что мы думаем – это не всегда одно и то же. Что мы говорим и что мы думаем – это, вообще, неважно. Важно только то, что мы делаем. Только наши поступки меняют мир, это и есть «преобразование окружающего пространства». И все не зря. Главное – торопиться не надо. И не я первый это сказал.