Однако Эрма ошибалась. Алиса надела ту одежду, какую имела; а отворачивалась она вовсе не потому, что стыдилась гулять по Согатаку с сёстрами П. Т., а потому, что чувствовала себя неуютно в любой компании. Она казалась себе сухой веткой в цветущем саду. Вот в чём было дело.
– С ней всё в порядке, – заверил сестру П. Т. – А вот с тобой что-то не так.
– Надо же! И это вместо благодарности за то, что я согласилась потратить полдня на то, чтобы присматривать за вами двумя! И правда, глупость с моей стороны!
– Никто тебя не держит. Возвращайся домой, если хочешь.
– А мне очень даже весело, – заметила Сельма. – Почему бы нам не купить карамелек у Диббла? Мятных или лакричных…
П. Т. вытаращился на сестру.
– Хочешь погубить мою репутацию? Купить карамелек у старого Диббла?! Карамельки у Диббла не покупают, их крадут!
– Жалко, что мама тебя не слышит!..
– Смотри, – сказал П. Т., внезапно сменив тон и поворачиваясь к Алисе. – Это мистер Свитчайлд! Видишь его? Вон, выходит со своей лесопилки. Этот человек сражался бок о бок с Джорджем Вашингтоном во время войны за независимость, а до этого, когда Вашингтон был мальчишкой, мистер Свитчайлд был его наставником! Ему уже больше ста лет!
Алиса посмотрела на П. Т. недоверчиво.
– Клянусь тебе! Спроси кого хочешь. Он говорит, что очень болен и вот-вот умрёт, но живёт, счастливец, и продолжает сам вести свои дела.
Мистер Свитчайлд, пошатываясь, переходил дорогу к лавке Двулицего Диббла, куда доктор Симмонсон отправлял чудодейственные снадобья, изготовленные специально для бывшего наставника Вашингтона: подофиллин от бородавок, лобелию и индейский табак от астмы, микстуры от ушной боли, прострела, кашля, тошноты, изжоги и от всех ужасных недугов, которыми страдал мистер Свитчайлд. К слову о докторе Симмонсоне. Эрма мечтала стать первой женщиной-врачом, что, честно сказать, представлялось маловероятным. Но с тех пор как она узнала, что школа целительства в Цинциннати, штат Огайо, откроет двери женщинам-травницам, она твердила, что пример доктора Симмонсона вдохновляет её на занятия медициной. П. Т. не упускал возможности её поддеть, намекая, что ею движет скорее интерес к неотразимому доктору, чем к медицине.
У согнутого и высохшего Руфуса Свитчайлда были редкие желтоватые волосы до плеч. То ли от нервов, то ли от постоянного бормотания голова у него постоянно тряслась. Его широкий лоб был иссечён глубокими, как борозды, морщинами, а глаза выцвели от старости. Всё в нём наводило на мысли о древности и дряхлости. Конечно, не так легко было поверить в то, что ему уже больше ста лет, что он преподавал азы знаний молодому Джорджу Вашингтону, а во время борьбы за независимость стоял с ним рядом и они вместе стреляли из пушек в англичан.
Но П. Т. Гелиодор, когда он что-то рассказывал, умел быть уверенным и в то же время убедительным, и ему с готовностью верили.
– Так как насчёт карамелек? – спросила Сельма.
Они пересекли главную улицу и вошли в лавку.
Мистер Свитчайлд не удостоил их взглядом, будучи занят изучением склянки со снадобьем от доктора Симмонсона; старый Диббл, наоборот, тотчас развернулся к вошедшим здоровым глазом и, лишь увидев, что пакостника П. Т. Гелиодора сопровождают сразу три девочки, немного успокоился.
– Видишь его? – прошептал П. Т. на ухо Алисе. – Это старик Диббл, самый странный житель во всём Аспиноке… или даже в целом Коннектикуте!
Алиса смотрела на него, ожидая подробностей.
– Видишь, как его разделило на две части? – продолжал П. Т. – Словно линией рассекло ото лба до… паха. Видишь линию?
Алиса кивнула.
– Он таким родился. Одна половина как у любого человека, а другая родилась старой. Так вот, в его теле живут двое. Два брата, один с одной стороны, а другой с другой. Как близнецы, только разные.
Эрма и Сельма уже не слушали его. Они слишком хорошо знали рассказы П. Т. Сёстры принялись бродить по лавке, разглядывая товары на полках и в ящиках. Девочки нечасто заходили в лавку, ведь у обеих было много дел, особенно у Эрмы, которая, несмотря на любовь к медицине, после смерти отца тоже стала работать на миссис Генриетту, чтобы принести в дом хоть что-то.
– Одна его половина стареет, – продолжал шептать П. Т., – а другая молодеет. Можешь себе представить? Через несколько лет одна половина умрёт, а другая – только родится! Такое явление даже доктор Симмонсон не может объяснить. Недавно он обсуждал его с почтенными коллегами из Нью-Йорка и Бостона, но даже тем неизвестно, что это за болезнь. Вот почему его прозвали Двулицый Диббл!