Здесь мы возвращаемся к другому закону мудрости, который мы находим в сказках. Любое зло стремится создать цепную реакцию, будь то самоубийство, месть или ответное злодеяние. Эмоциональная цепная реакция стремится принять какую-то форму, а следовательно, было бы мудрее прервать эту реакцию. Когда наступает нужный момент, человек должен остановить развитие этой цепной реакции и ее похоронить, оставить ее в покое, отделить от нее свою интегрированную личность и отказаться от ее силы. Было бы вполне по-человечески сказать «Ага, они получили по заслугам», но тогда Василиса сама оказалась бы во власти того объекта зла, которым она воспользовалась, — как злой шаман, по выражению африканцев. Но мы не видим никакого триумфа и никакого торжества. Девушка закапывает череп и сразу уходит. Это очень сложно сделать, ибо, если человек однажды научился не позволять злу брать над собой верх, он может чувствовать порой, как оно поражает людей или возвращается к тем, кто его породил. Крайне важно не обрадоваться и не подумать: «Ах, вот как это делается; теперь вот пойду и разделаюсь с ним», — нужно просто от этого отстраниться. Данное правило поведения было таким же точно в каменном веке и действует по сей день.
Я бы хотела амплифицировать образ тех рук, которые перерабатывали пшеницу и маковые зерна. Ужасная тайна, которая скрывается от всех, часто связана со смертью. В этой примитивной форме руки-скелеты означают смерть. Я говорила вам о другой сказке, в которой девушка входит в потайную комнату, в которой находится кивающий скелет. Примитивные люди связывают смерть со злом, и в Северной и Южной Америке существуют племена индейцев, в которых люди никогда не дотрагиваются до покойника. Умирающего человека кладут в отдельный вигвам или хижину, и, как только он умирает, хижину запирают, или огораживают, или сжигают, и люди держатся подальше от этого места. Феномен смерти и присутствие покойника высвобождает реальный примитивный страх. Трудно сказать определенно, является ли этот страх страхом зла или смерти; но это одно и то же.
В египетской мифологии и в некоторых африканских сказках к смерти относятся как к врагу, который убивает в конце жизни. Мы до сих пор употребляем слово агония (от греческого agon), которое означает «сражение». В наше время оно рационализировалось в идее, что умирающий человек борется за жизнь, за возможность дышать, но изначально борьба происходит с невидимым врагом — смертью. Эдмон Ростан воплотил эту же идею в своей пьесе «Сирано де Бержерак», в которой последним врагом Сирано, с которым он должен сразиться, является смерть.
Пока природа не создала человека, практически ни одно теплокровное животное не доживало до старости. В природе, когда физические силы в определенной степени истощаются и увядают, кого-то съедают другие, кто-то умирает от голода и холода либо от жажды, если находится в пустыне. Поэтому несмотря на достижения современной цивилизации наш паттерн поведения, наша инстинктивная настройка на смерть по-прежнему существует, когда смерть представляет собой что-то, что перерезает вам горло или нападает на вас и загрызает насмерть, как это было в прошлом.
В своей книге, посвященной бушменам, живущим в пустыне Калахари, Лоренс ван дер Пост описывает, как старики бегут по пустыне за своим племенем столько, сколько у них хватает сил. Когда они больше не выдерживают, племя оставляет им пищи и воды на три-четыре дня, прощается с ними и покидает тех, кто вынужден остаться и ждать смерти. Естественно, в восьмидесяти пяти процентах случаев их съедают дикие животные, живущие в пустыне. Это смерть в естественных условиях. Отсрочки смерти благодаря медикаментам, как это в наше время происходит в больницах, не существует, и мы не можем к ней привыкнуть.
Если вы мысленно вернетесь к этому естественному состоянию природы, то осознаете, какая тесная связь между тем, чтобы оказаться сраженным силой зла или рукой врага, быть съеденным диким зверем и умереть. Получается так, словно жизнь человека -это луч света, который держит на расстоянии львов и тигров и даже его собратьев-людей, но когда этот свет тускнеет и жизнеспособность падает, то вся эта тьма обрушивается на человека и, образно говоря, его поглощает. Поэтому последняя битва — это всегда победа темной стороны, я имею в виду на физическом уровне. Вероятно, это свидетельствует в пользу близости символики смерти и зла, и именно поэтому в немецком языке до сих пор соединяются Tod und Teufel (смерть и черт). Например, в немецком языке существует пословица: «Он не боится ни смерти, ни черта», где оба эти понятия являются родственными по смыслу.