Слава Хэмазу, ноги ему не связали. Кешер отшвырнул ближайших к нему эглов, уперших свои топорики ему в грудь, — они предсказуемо отшатнулись, стоило ему только на них броситься, — и прыгнул к застывшему соляным столбом Ори. На пути оказалось еще несколько подземников — он сшиб их, как кегли, но кто-то сообразительный ткнул рукояткой топорика ему в ноги, и Кешер упал, покатившись по гладкому каменному полу. Если они навалятся всем скопом, мне не подняться, промелькнуло у него в голове. Кешер рывком вскочил, цепляясь за какого-то оцепеневшего от ужаса воина, и вырвал из его слабых рук топорик.
— Убейте его! — прогремел под сводами пещеры бесстрастный, нечеловеческий голос Белого Слепца. Кешер развернулся и. взмахнув трофейным оружием, очертил вокруг себя широкий смертельный круг. Ори по-прежнему стоял в неестественно неподвижной позе, не обращая никакого внимания на разгоравшуюся вокруг него схватку. У меня есть пять секунд, очень спокойно подумал Кешер, пять секунд на то, чтобы ввести его обратно в игру. Проклятая тварь подчинила себе его разум, значит, мне нужно добраться до того, что лежит глубже разума. Если я не успею, мы останемся здесь навсегда…
Он сбил Ори с ног и упал сверху, ощущая деревянную неподатливость его легкого тела. Перехватил топорик поближе к лезвию и ударил мальчика в грудь напротив сердца.
Весь расчет Кешера основывался на том. что эглы, ошеломленные его странным поведением, дадут ему несколько секунд форы. Он почувствовал, как лезвие упирается в кости грудины, и надавил на обух топорика обеими руками.
Ори застонал.
Он вынырнул из теплого океана, в который его погрузили ласковые поглаживания большой и доброй руки. Он не знал, чья это была рука, но ее прикосновения дарили покой и счастье. Ему казалось, что так гладила его в младенчестве мама, которую Ори не помнил; гладила до того, как оставить в корзинке из ивовых прутьев на ступенях Дома Орихалка. Даже хозяин никогда не был с ним так ласков. Даже хозяин…
Ори увидел высоко над собой безумные, налитые темной кровью глаза мастера Кешера и сразу же почувствовал боль — невыносимую, жгучую боль в груди. Словно раскаленным железом прожигали ему кости, боль все нарастала, и это было страшно, но страшнее всего было смотреть в глаза хозяина. Он же никогда не бил меня, подумал Ори, падая в черную бездну ужаса и отчаяния, он же всегда заботился обо мне, как о сыне, почему же он сейчас убивает меня?..
Просыпайся, шипел мастер Кешер сквозь зубы, просыпайся скорее, ты нужен мне, ты мне нужен, ты должен убить его, слышишь!..
Лицо его искажала злобная гримаса, по щеке текла кровь, длинные волосы свалялись и висели неопрятными космами. Страшное лицо, жестокое, чужое — может, это и не хозяин вовсе? Может, это один из тех служителей Дома Орихалка, что истязали Ори в сыром подземелье, заставляя его убивать крыс?.. Дагон, вспомнил он ненавистное имя. Дагон, послушник и слуга Хранителя Темного Покоя. Конечно, это Дагон. Я убью тебя, взглядом сказал Ори Дагону. Пусть меня сварят в котле с кипятком, мне плевать. Я убью тебя прежде, чем ты убьешь меня!
Сила Бодана переполняла его. Чем невыносимее становилась боль в груди, тем сильнее жгло переносицу рвущимся на волю смертоносным огнем. Ори моргнул, прогоняя набежавшие на глаза слезы, и в упор взглянул в лицо своего мучителя.
Поздно, подумал Кешер. Он слышал приближающиеся сзади легкие шаги эглов. Скользящие, почти невесомые шаги множества тонких детских ножек. Сейчас они подойдут вплотную, сказал он себе. У тебя еще есть шанс — ты можешь повернуться и уложить десяток этих демонов, прежде чем они завалят тебя своими трупами. Но он не пошевелился. Он, как зачарованный, смотрел в ставшие вдруг удивительно прозрачными, похожими на темный хрусталь глаза Ори. Мальчик наконец очнулся. Страшная боль, которую причинял ему острый эглский топорик, разорвала невидимые оковы, наложенные Белым Слепцом. Теперь он слышал то, что шептал ему Кешер, но не собирался выполнять приказ. Вместо этого он собирался убить своего хозяина.
Прозрачная бесконечность его глаз затягивала. Что ж, подумал Кешер Аш-Тот, я знал, чем рискую. Пытаться приручить такую силу — все равно что каждый день играть со священными быками: рано или поздно все кончится распоротым брюхом.