Художник молчал, глядя на лицо собеседника, из которого словно бы высосали молодость. Анакс ждал ответа, и художник сказал:
— Эрнани, я остаюсь.
— Спасибо. — Больной мальчик, ставший повелителем огромной разрываемой смутами анаксии, улыбнулся. — Помоги мне перебраться к окну и сядь рядом. А меч… Положи его так, чтобы я не видел, мне страшно на него смотреть.
Страшно? Почему? Что такого в этой грубо выкованной вещи, или это может почуять только Ракан? Диамни снова завернул клинок в плащ, положил на кресло, перевел юного анакса через комнату, помог сесть и пристроился рядом. Сказать или нет? Мертвых не вернешь, а правда порой причиняет страдание. Нужна ли этаправда Эрнани, Лорио, еще не рожденному ребенку, тысячам обитателей Гальтар?
— Я остался совсем один, — Эрнани не жаловался, просто говорил как есть, — я — анакс, но я не справлюсь. Эридани ничего мне не рассказал, он слишком спешил. Сила Раканов для нас потеряна, а без нее Кэртиану не удержать. Пока жив Лорио, пока никому не известно, что на троне — пустое место, калека, нас еще будут бояться, но потом, через десять, двадцать, тридцать лет?
— Прекрати ныть! — Художник не сразу сообразил, что прикрикнул на анакса так же, как на него самого кричал Лэнтиро Сольега. — Если с головой в порядке, обойдешься без кулаков. Раз кроме тебя некому — значит, сможешь. Потому что должен!
— Прости! — Эрнани с виноватой улыбкой посмотрел на Диамни. — Я все понял. Мы каждый вечер будем запираться от всех, я стану ныть, а ты будешь меня ругать.
— Если нужно, я готов. — Диамни внимательно посмотрел на юного правителя и решился. Мальчик имеет право на правду, и у него достанет сил ее перенести. — Эрнани, — голос художника дрогнул, несмотря на все его усилия, — я должен тебе кое-что сказать. Сначала тебе будет больно, потом станет легче. Один из твоих братьев и в самом деле был подлецом, но не Ринальди, а Эридани.
— Я знаю, — тихо сказал анакс.
— Знаешь?! Давно?..
— Я все понял, когда ты принес меч. Эридани — отец ребенка Беатрисы. Ты хотел сказать мне это?
— Да. Но это не все. Эрнани, я лгал тебе. Я добивался встречи с Ринальди не для того, чтобы его рисовать. Я был убежден в его невиновности и пытался его спасти.
— Но что ты мог?
— Мало, но я сказал ему, что мы с учителем ему верим, и я передал ему оружие, сандалии и отмычки.
— Передал?! — подался вперед Эрнани. — Ты подходил к решетке?
— Да. Ринальди освободился от оков… Не знаю, что с ним случилось, я ждал его у Пенной реки. Мастер Лэнтиро был уверен, что ее исток сообщается с лабиринтами. Мы надеялись, что Ринальди выплывет, но я нашел лишь меч Эридани. Теперь ты знаешь все. Хотя нет… Когда Ринальди уходил в лабиринты, он просил меня стать его братом. Я не могу ничем подтвердить эти слова, но я был счастлив и горд. И не потому, что я — найденыш, а Ринальди принадлежит к дому Раканов. Он… Мне трудно об этом говорить и еще труднее слушать, как проклинают его имя. Я не знаю, что случилось в лабиринтах, но я не сомневаюсь, что город спас Ринальди!
— В тебе Рино нашел лучшего брата, чем я.
Эрнани отвернулся к окну. Диамни тихо опустился на скамью у стены. Есть мгновения, которые нельзя спугнуть. Мелькнуло что-то золотистое. Бабочка… Махаон…
— Диамни, — голос юного анакса звенел, как струна, которая вот-вот оборвется, — я знаю, что делать. Позови дежурного эория!
Молодой воин в цветах Унда возник на пороге немедленно, за его спиной маячили два мечника.
— Мой анакс.
Весть о найденном мече уже разнеслась по дворцу.
— Эорий, — Эрнани не отказался от титула, — мне нужен Абвениарх.
— Повиновение анаксу.
Человек в лазоревом плаще вышел, и тут Диамни его вспомнил. Он опустил глаза во время казни — значит, в нем живы совесть и сострадание. Нужно сказать Эрнани, пусть этот воин войдет в число его приближенных. Художник закрыл дверь и повернулся к бывшему ученику.
— Что ты задумал?
— Гальтары должны знать правду.
Итак, Ринальди будет оправдан. После смерти…
— Почему ты молчишь?
— Не знаю. Если оттудаможно видеть то, что происходит здесь, если тамэто еще важно, Ринальди будет рад. Не крикам на улицах, а тому, что один настоящий брат у него все-таки есть.
— Ты веришь в вечную жизнь?
— Хочу верить, а вот верю ли, не знаю и сам.
Они помолчали, потом Эрнани спросил, как называется влетевшая в покой бабочка. Диамни ответил, и снова стало тихо. Они слишком хорошо понимали друг друга, чтобы разговаривать.
Абвениарх появился неожиданно, хотя анакс и художник ждали именно его. Он уже все знал — то, что знали все.
— Мой анакс, абвениаты оплакивают твою потерю и приветствуют твой восход.
Слова, обычные, ритуальные слова, но как значительно произнесены!
— Слово Абвениарха несет надежду.
Еще одна ритуальная фраза…
— Я знаю, что мой брат Ринальди невиновен, и я хочу, чтобы это узнали все. — Эрнани не стал ходить вокруг да около.
— Эти слова и эти чувства делают честь брату, — Богопомнящий вздохнул, — но не анаксу.
— Что? — Глаза Эрнани блеснули, как у Ринальди.
— Мой анакс, ты будешь удивлен, но невиновность Ринальди была для меня очевидна уже в день испытания. Так же, как и вина Эридани.
— И ты позволил… допустил…
— Да. Тогда я считал это правильным. Анаксия переживает не лучшие времена, Эрнани Ракан, а те, кто оказался на вершине власти, должны думать сначала о своем долге, а потом о своей совести. Эридани обещал стать хорошим анаксом и стал бы им, если бы больше думал об Абвениях. Не смотри на меня так, мастер Коро. Я, как и мои помощники, должен произносить красивые слова, и мы их произносим, но сейчас я говорю о законах, преступать которые опасно. Мой анакс, ты знаешь, что Эридани погубил младшего брата, но ты вряд ли догадался, что смерть Анэсти тоже на его совести. Он хотел власти и был уверен, что станет лучшим анаксом из всей семьи.
— Значит, — Диамни забыл о том, что он всего лишь простолюдин, — дело не в Беатрисе?
— Нет, прелюбодейка была орудием. Она и впрямь любила анакса превыше долга и совести, а он использовал это в своей игре, хотя тело Беатрисы и возбуждало его плоть.
— Почему ты молчал раньше? Почему говоришь об этом теперь?
— Потому что ты стал анаксом и теперь тебе выбирать между спокойной совестью и спокойствием страны. Если ты прикажешь, абвениаты объявят во всех храмах, что Ринальди Ракан погиб безвинно, сгинувший Эридани — братоубийца, клятвопреступник и блудодей, чьи преступления накликали на Гальтары гнев Абвениев, а Беатриса Борраска — его любовница и соучастница. Ты этого хочешь?
— Нет! — выкрикнул Эрнани. — Я хотел очистить имя брата.
— Это возможно, лишь сказав правду об Эридани и Беатрисе. Ты знаешь, к чему это приведет?
Эрнани не сказал ни «да», ни «нет», только смотрел на Богопомнящего.
— Это приведет к тому, что Беатрису разорвут на куски матери и жены погибших. Если ее не спасет муж, которому сначала нужно пережить это известие. Он переживет его?
Эрнани медленно покачал головой.
— Значит, ты потеряешь полководца, на чьем мече держится Золотая Анаксия. Даже если Лорио не умрет, он сломается. Ты не сумеешь призвать Силу, ты не можешь водить армии, ты не захочешь бросить воинов на взбунтовавшуюся чернь, а она взбунтуется, эсператисты же подольют масла в огонь. Вот к чему приведет справедливость по отношению к мертвому человеку.
— Почему же ты не спас его, когда еще было время?
— Я ошибся, — очень спокойно произнес Богопомнящий. — Я считал Ринальди слишком непредсказуемым и опасным. Он был единственным из братьев, который играл Силой Раканов, ничего о ней не зная и даже не догадываясь, что делает. Но анакс знал, на что способен его брат. Каждый судит по себе. Эридани подстроил смерть Анэсти и ожидал того же от Ринальди. Поверить, что кому-то не нужна власть, анакс не мог.