— Это Котравей, меч Дурги, супруги индийского бога-героя Шивы.
— Почему он в этом зале, а не в первом?
— Потому что служил неправому делу.
— А тот, в рубинах?
— Завоеватель, меч нормандского герцога Роберта-Дьявола. Рядом, в золотой насечке, Бич Божий, меч Гуннов, или меч Аттилы.
— А этот? — Северцев протянул руку к рукояти меча и отлетел в сторону, не сразу сообразив, что произошло.
— Не дотрагивайтесь! — сверкнул глазами Хранитель. — Это Иезек, меч Яхве, Пожиратель Душ. Прошу руками ничего не трогать, это опасно!
— Почему же вы храните эти мечи? Не лучше ли их уничтожить?
— Каждый меч — символ войны или мира, магический жезл, реализатор власти и одновременно фигура равновесия. Их почти невозможно уничтожить как физический объект. Приходится хранить подальше от людских глаз, чтобы никто не соблазнился применить их еще раз. Но идемте, нам пора.
Северцев и сам чувствовал нарастающее темноедавление на голову, закрадывающийся в душу страх, подспудное желание оглянуться, схватить оружие, куда-то бежать, кричать и драться, и он поспешил из зала вслед за переживающим те же эмоции Дмитрием.
В зале с мечами Героев стало легче, несмотря на амбивалентность семантики, запрятанной в глубинах смысла самого понятия меч. Меч — как граница жизни и смерти!
Северцев не сразу понял, что эти слова принадлежат не ему, а Хранителю, и не произнесены вслух, а переданы мысленно.
Взгляды их встретились.
Старец кивнул.
— Вам еще многое надлежит понять, витязь, чтобы выйти на истинный Путь. Однако мое время истекло. Благодарю вас, други, за помощь и возвращение реликвий. Здесь они никому не причинят вреда.
— Но как же… — растерялся Дмитрий. — Мне говорили, что я должен взять меч и… защищать людей…
— Всему свое время, витязь. Ты тоже должен многое изведать, постичь, научиться отличать правду от лжи и человека от нелюдя. А пока ты не готов, судя по оставленному тобой следу. Берегись слуг Евхаристия и его самого. Он черный колдун, многому обучен. Хочу предупредить также, что твоему другу придется сдать трудный экзамен. — Старец посмотрел на Северцева. — Помоги ему.
— Какой экзамен?
— Озвученные тексты судеб изменяют эти судьбы. Вы все поймете сами, когда придет время. Идите, и да пребудет с вами благословение!
Старец поднял вверх палец.
Северцева и Дмитрия шатнула удивительная мягкая сила.
Сзади в стене возник проход.
Молодые люди, пробормотав слова прощания, вышли из пещеры с мечами в знакомый коридорчик. Оглянулись.
Зал и фигура старца в белом, показавшегося вдруг им великаном, исчезли в толще камня.
— Ущипни меня! — прошептал Северцев.
— Мы не спим, — негромко ответил Дмитрий. И Олег вдруг с некоторой долей зависти почувствовал превосходство друга: тот познал нечто, перевернувшее его отношение к миру. Опыт переживания чужих эмоций, опыт трансперсонального восприятия невидимых глазу сил.
— Спасибо тебе, — продолжал Храбров. — Один я бы, наверное, не справился.
— А я так до сих пор и не знаю толком, что происходит.
— Поедем к Кате, по дороге расскажу.
Они побрели к лифту, доставившему обоих в удивительный музей-хранилище Мечей Мира.
Из стены за их спинами выдвинулась белая фигура Хранителя. Взгляд его был печален. Он знал, какие бездны горя и боли предстоит перенести путешественникам, только-только прикоснувшимся к иному слою многомерной жизни Земли.
© В. Головачев, 2004.
АНДРЕЙ НИКОЛАЕВ
Исход
Ночи становились все холоднее, и по утрам белесый туман накрывал землю неопрятным одеялом. Каменные стены к утру выстывали. Осенняя сырость скреблась в окна влажными пальцами, пробиралась в комнаты и проступала на стенах мелкими каплями. Она прогоняла сны задолго до рассвета и тогда единственным спасением было встать, растопить погасший камин, нырнуть под одеяло и прижаться к твоему телу. Еще не пробудившись, ты раскрывалась навстречу, покорно и неосознанно окутывая мягким теплом, убаюкивая и согревая. Иногда мы засыпали снова, но так было редко…
Промозглый холод окутал меня, и капли тумана, сливаясь, поползли по лицу скользкими змейками. Сон придавил тяжелой плитой, не позволяя очнуться и вздохнуть полной грудью. Озноб лишал сил, сотрясал в конвульсиях, вызывал судороги.
Кто-то приподнял мою голову, и губы обожгло расплавленной горечью. Кипящая жидкость расправила съежившийся пищевод, наполняя тело жизнью, расслабила сплетенные в узел мышцы, раскрыла легкие навстречу воздуху.
— Спокойно, Марк, спокойно. Все уже в порядке.
Свет позднего утра дробился в витражных стеклах, мозаикой лежал на полу и белом покрывале постели. Я оперся на локти. Надо мной стоял магистр с дымящейся чашей в руке.
— Хочешь еще?
— Нет.
Я откинул одеяло и, свесив ноги, сел на постели. Мне пришлось прикрыть глаза, пережидая головокружение. Магистр придержал меня за плечи. Ступням было холодно на каменных плитах пола. Я огляделся. Деревянная купель с остывшей водой, два резных кресла перед камином, разделенные инкрустированным столиком. Пустые бокалы, узкогорлый кувшин.
— Где Вероника?
Не отвечая, магистр подошел к столику и взял бокал.
— Это твой?
Вечером мы сидели в этих креслах, смотрели на огонь. За окном моросил дождь, но в комнате было уютно. Твое лицо порозовело от вина, глаза искрились, и я любовался тобой.
— Да.
Магистр поднес бокал к моему лицу.
— Узнаешь? Ты должен помнить этот запах.
Я помнил. То, чему учил магистр, невозможно забыть.
— Я разводил огонь, она принесла вино. Мы часто сидели у огня вечерами.
— Знаю, — перебил магистр, — в ее бокале и в кувшине вино хорошее.
Антидот гнал остатки яда через поры и меня снова охватил озноб.
— Оденься, — приказал он, — и зайди ко мне.
— Как вы оказались здесь? — спросил я ему вслед.
— Ты разжигаешь камин до рассвета, — ответил он не оборачиваясь. Скоро полдень, а над крышей ни дымка.
Холодная вода рассеяла остатки вязкого сна. Я оделся и постоял, глядя на пустую постель. Перед тем, как лечь, ты подала мне бокал вина и я выпил, продолжая смотреть на тебя. Рубашка скользнула с плеч и огонь трепетно осветил твое тело. Золотя нежную кожу, он проложил мягкие тени, задрожавшие, как листья на ветру, когда ты прилегла на белые простыни. Я поспешил присоединиться к тебе и ты коротко вздохнула. Вчера я был уверен, что это вздох воплощенного желания.
Пустые коридоры замка отозвались гулким эхом на мои шаги. Сквозь высокие стрельчатые окна лился рассеянный свет. Я еще помнил время, когда здесь было шумно и многолюдно. Теперь мы остались вдвоем. Втроем, считая Веронику.
Магистр ждал меня в главной зале. Стены были завешены коврами, которые давно никто не чистил. Кое-где моль проела в узорах серые проплешины. Теплая куртка мешком висела на высохших плечах старика и казалось, что она пригибает его к земле, как непосильная ноша усталого путника. Он указал мне на кресло и присел на край массивного дубового стола, за которым в лучшие времена заседал капитул ордена.
— Она ушла ночью, Марк, — сказал магистр, — а чтобы дольше не хватились, угостила тебя пятнистым болиголовом. Как тебе понравилось?
Я промолчал.
— Кроме того, — продолжал он, — взгляни сюда, — он повел рукой в сторону паноплии за креслами капитула.
В коллекции оружия центральное место было отведено мечу нашего предка, основателя ордена. Сейчас оно пустовало. Считалось, что меч, обладающий магической силой, можно применить только раз в жизни, после чего он переходит в руки первого прямого потомка главы ордена. Магистр владел этим мечом с тех пор, как я его помню.
— А вот так она испытала клинок, — добавил магистр, показывая разрубленное пополам дубовое кресло.