— Не сходится, — покачал головой олбаст. — Элия сказала, что на том кольце, которое ты привез в Снежную Твердыню, было могущественное заклинание, обращающее любое существо в глину. Не станешь же ты утверждать, что сам наложил эти чары?
— Не стану, — легко согласился Лэн. — Ибо я не умею накладывать таких заклинаний. Но Элия говорила мне, что об этих чарах предупредил ее отца некий старый советник, выполняющий в Снежной Твердыне те же обязанности, что и я при дворе Замурру. Для мага, видишь ли, жизненно важно держать тех, кто ему платит, в постоянном напряжении. Я и сам много раз придумывал для Замурру несуществующие заговоры и с успехом разоблачал злокозненных колдунов. И знаешь, мне что-то не верится, что у карлисов в этом смысле все устроено иначе…
— Значит, никакого заклинания не было? — недоверчиво фыркнул великан. — И карлисы перехитрили сами себя, сделав подделку подделки?
— Выходит, так, — кивнул Лэн. — Ну теперь-то, я полагаю, ты оставишь мне жизнь?
Озимандия испытующе взглянул на него.
— Только в том случае, если ты поклянешься вернуть в Умму настоящее кольцо Суббахи. Надеюсь, ты не станешь уверять меня, что, пока ты гостил в горах, оно куда-то исчезло?
Лэн тяжело вздохнул.
— Не стану. Жаль, я имел на эту штучку большие виды… но должен признаться, что жизнь мне гораздо дороже.
— Тогда не тяни, — нахмурился олбаст. — Завтра к полудню кольцо должно быть уже в Умме.
— Оно спрятано не так уж далеко. Все, что мне нужно, — это немного прийти в себя да найти себе одежду поприличней…
— Изволь. И имей в виду — я пойду с тобой, а не то ты, чего доброго, опять решишь выкинуть какой-нибудь фортель.
Бар-Аммон нашел в себе силы улыбнуться.
— Мне как раз понадобится вооруженная охрана. Думаю, что нынче вечером в Умме будет неспокойно.
Он обошел Купель, старательно перешагивая через оставшиеся от лучников кучки желтоватой пыли, и принялся рыться в груде глиняного праха, громоздившегося у дверей.
— Там ты одежды не найдешь, — наставительно заметил Озимандия. — Лучше бы снял платье с предателя, оно почти не попортилось.
В этот момент Лэн наткнулся на предмет своих поисков. Это был выточенный из розового гранита цилиндр с искусно вырезанными на боках изображениями животных и птиц. Маг осторожно очистил его от глины и с гордостью продемонстрировал олбасту.
— Раз уж мне придется лишиться кольца, эта маленькая штуковина немного скрасит мне горечь поражения.
— Что это? — озадаченно спросил великан. Лэн с величайшими предосторожностями спрятал цилиндр в складки своих лохмотьев.
— Княжеская печать, — объяснил он. — Совершенно необходима для составления рекомендаций…
— Для изготовления подделок, — поправил его Озимандия.
Лэн не стал спорить.
— Похоже, мои услуги здесь больше никому не понадобятся, так что следует подумать о том, как обеспечить себя в будущем. Я напишу в рекомендации, что спас Умму от нашествия страшных ледяных демонов — это должно произвести впечатление.
— На кого? — скептически поинтересовался олбаст.
Бар-Аммон пожал плечами.
— Я собираюсь вернуться на юг. Мне до смерти надоели все эти ссоры между демонами. Хочу, знаешь ли, снова почувствовать себя среди людей…
Озимандия с интересом посмотрел на него.
— Откуда ты родом, говоришь? Из Эпидафнии?..
— Почти, — уклончиво ответил Лэн, который никак не мог вспомнить, упоминал ли он о своем родном городе. — А в чем, собственно, дело?
— И ты полагаешь, Эпидафнией правят люди? — Великан хмыкнул и закинул свой страшный молот на плечо. — Да ты, приятель, похоже, ничего не знаешь о мире.
— Постой, постой. — Бар-Аммон оглядел превращенный в кладбище зал и вдруг почувствовал себя одиноким и беспомощным. — И кто же, по-твоему, сидит на Яшмовом Троне?..
— Расскажу по дороге, — буркнул Озимандия, поворачиваясь к дверям. — А теперь поспеши!
И вышел, не оглядываясь.
© К. Бенедиктов, 2004.
НАТАЛЬЯ РЕЗАНОВА
Конвоир
Крепость эта, как говорили, стояла в лесном краю всегда. Во всяком случае, раньше, чем здесь возникли первые деревни. И никто не помнил, кто ее построил. А также зачем. Больших поселений здесь не было, а за рекой владения людей и вовсе кончались. И — дивное диво — сколь ни стояла крепость пустой, она не разрушалась. Немудрено, что ее считали дурным местом. Разбойники не занимали ее, потому что она была слишком велика — или так они говорили. Прочие, обитающие в здешних лесах, также не приходили селиться в каменных стенах. Они не любят камень, это всем известно. Может, они и погубили тех, кто жил в фортеции раньше. А может, и нет. Давно это было, никто не помнил. И было так до тех пор, пока в крепость не пришел боевой дукс со своими «красными куртками». Это тоже было давно, но об этом помнили. У отца Тевено только начинала расти борода, когда пришел дукс. Нынешний дукс был уже другим, и в деревнях не знали, был ли он в родстве с прежним. Впрочем, деревенским было без разницы. Дукса все равно никто не видел. Пограничных стражников, в обиходе называемых «красными куртками», тех видели, да. Еще как.
Отец говорил, что, когда они пришли, крестьяне обрадовались. Теперь, мол, будет власть, которая оборонит простых людей от разбойников и оборотней. Но жить при власти оказалось совсем не так хорошо, как думалось. И теперь говорили иное — что пограничники сами ничуть не лучше разбойников, а даже хуже, оборотней же люди видят так редко, что смысла нет держать от них оборону.
И в самом деле — с появлением в лесном краю проезжих дорог, на этих дорогах появились купцы. И лихие люди, ранее донимавшие деревни, теперь занялись караванами и возникавшими на перекрестках торговыми городками. А пограничники дороги и городки защищали.
Разбойники — так слышал Тевено — поначалу смеялись. Красная куртка — готовая мишень, кто ее на себя цепляет, почитай, покойник. Но вскоре смяться перестали. Ибо те, кто из лихости или по каким другим причинам надевал куртки, в которые так удобно было целиться, очень редко позволяли незаметно приблизится к себе на расстояние выстрела. Обычно они приближались сами, и гораздо ближе. А в рукопашном бою грабителям, которых никто не учил обращаться с длинными мечами, было с пограничниками не сравниться. Поэтому из года в год вокруг крепости стучали топоры, уходили в небо черные дымы смолокурен, и тянулись, тянулись дороги.
В этом все и дело. Кто-то должен был рубить лес, мостить мосты, строить частоколы. Перегонять рабочих на окраины населенных земель было невыгодно. И дукс потребовал, чтоб людей для работ поставляли деревни. Но деревни подчинялись неохотно. Здешние жители привыкли трудиться, и трудиться тяжело, но для себя, а не по принуждению. Хуже принуждения был страх перед изменением привычного уклада жизни. Необходимость углубиться в лес, а тем паче — выйти из него. Лес пугал, и он же был единственно возможным местом для жизни. Если бы кто-нибудь из здешних оказался в городе, на равнине или в горах, то умер бы от тоски. И люди не откликались на призыв дукса. Тогда приходили пограничные стражники, угоняли тех, на кого пал жребий, а в крепости их распределяли на разные работы. А когда они возвращались — если возвращались, они были вроде как не свои. Не любили в деревнях тех, кто побывал в чужих местах. Поэтому и разбойники стали теперь представляться героями, а не душегубцами. Купцы, которых они грабили, тоже ведь были не свои.
Рен, с малолетства бывший приятелем Тевено, сколько уж времени уговаривал его сбежать к разбойникам, пока не забрали. При том что оба знали — опасность грозит прежде всего Тевено. Рен, даже если на него выпадет жребий, может просить заступничества у деревни, потому как единственный сын вдовы. Могут отпустить. Такие случаи бывали. А Тевено — младший из пятерых братьев, а сестрам и счет потеряли.