— Слыханное, слыханное… — Тришка соскочил на переднее сиденье. — Ну, теперь только прямо да прямо, это я помню. И попробуй пикни! Я ведь тут не один. У меня в моторе знаешь сколько народу сидит?
— В моторе?!
— Ага. Олд Расти, хау а ю?
— Сплендид! — отозвался гремлин.
— Слышал?
— Ага… — потерянно произнес Никишка. — Ну, будет мне…
— Сам виноват, — резонно заметил Тришка. — А теперь давай корми меня. Я из-за тебя мешок с провизией утратил? Утратил! Пошли, я знаю, где ты свои припасы прячешь.
Он столкнул Никишку на пол и сам прыгнул следом. На в щели между стенкой и ящиком оказался не только спичечный коробок с дневным пайком. Там еще лежал сильно недовольный путешествием еж…
— Это что еще такое? — грозно спросил Тришка.
— Что-что! Обратно везти велели! — плаксиво отвечал Никишка. — Его здешнему лешему показали, леший говорит: не мой, да и порченый, везите, откуда взяли! А лешего ослушаться — раскаешься! Елпидифор Паисьич с ребятами его обратно сюда загнал… А я что?.. Разве это мой еж?.. А они не слушают!..
— Ну и куда повезешь?
— В лес велели!
— Ну, вези! — дозволил Тришка. — Как мы до места доедем — так и вези.
— Да как же я?! — взвыл Никишка.
— А как знаешь. Не моя печаль.
И точно — это лишь домовихам положено святую жалость проявлять, а домовой при нужде может быть очень даже безжалостным. Поэтому Тришка пригрозил врагу, что в случае нытья не ежа, а его самого выкинет на обочине — и иди потом братайся с лешим!
Конечно, можно было остановить машину и наконец избавиться от ежа — но Тришка не хотел сбивать гремлина с настроения. В кои-то веки бездельник пустил в ход знания — а в технике он разбирался лучше всякого шофера и наловчился так ее портить, что никакой автосервис концов сыскать не мог.
Поэтому он хмуро молчал, держа на физиономии очень нехорошее выражение, чтобы Никишка с глупостями не лез.
А потом на помощь пришел гремлин — попросил сесть на руль, потому что скоро, похоже, начнутся повороты. Уж как он догадался — Тришка не понял, да и понимать не желал. Однако Олд Расти оказался прав — машина въехала в город. Тут уж обстановка была такова, что домовой за рулем просто бы не управился.
— Стоп, Олд Расти, стоп, стоп! — закричал Тришка. — Летс гоу он фут! Пока в какой-нибудь мэрс не впилились!
До Тришкиного дома было, может, еще очень даже далеко. Но машина уже шла по городской улице, вокруг стояли дома, в них жили домовые — значит, было у кого спросить дорогу.
Машина встала, Тришка выкатился из багажника и понесся к капоту, откуда должен был выскочить Олд Расти.
— Трифон Орентьевич! Не погуби! — раздалось вслед.
— Ничего с тобой не сделается! — бросил через плечо Тришка. И добавил глумливо: — Вопишь, как баба, а еще жениться собрался! Тоже мне жених!
— Хай! — крикнул, выпрыгивая на асфальт, гремлин.
— Хай! — весело отвечал Тришка. — Фоллоу ми! Форвардс!
Проблукав сколько положено, потыкав бумажку с адресом в нос пяти домовым, двум чердачным, четверым подвальным и незнамо скольки автомобильным, Тришка довел-таки гремлина до своего дома. Тут и призадумался.
Показывать Олд Расти старикам было опасно. Его иностранный вид и неумение говорить внятно могли сослужить дурную службу — старики поперли бы находку прочь со двора. Поэтому Тришка вразумил гремлина посидеть до темноты в дыре кирпичной стенки, что огораживала мусорные контейнеры. Сам же пошел докладывать о возвращении.
Прямо у контейнеров он же и снарядился — открыл железный патрончик, запустил туда маленького, но очень шустрого таракана, все это увязал в тряпицу, закинул узелок за спину, приобретя вид странника, несущего ценную добычу.
Он осознавал, что умение врать — не лучшее из всех возможных приобретений, но иного выхода не было — не возвращаться же гремлину обратно в деревню, где запас жалости Анисьи Гордеевны был исчерпан навсегда, и не помирать же ему голодной смертью.
Дедушка Мартын Фомич молча кинулся обнимать и целовать внука.
— Ну, как? — наконец дрожащим голоском спросил он.
— Ну, принес. Вот он. Гляди, не открывай. Мне старые домовые с наговором дали — пока не заглядываешь, Молчок там сидит, заглянешь — а его уже и нет.
— Ишь ты! — восхитился дед. — А каков он из себя?
— Мне не показали.
Видя дедово огорчение, Тришка добавил:
— Но я уж исхитрился, краем глаза глянул.
— Ну и как?
— Да показалось, вроде таракана.
Все-таки хоть какую-то правду он в это дело вплел…
Дел усадил внука обедать, сам поспешил с радостной новостью к соседям. И в квартиру потянулись гости. Всем Тришка давал послушать, как шебуршит в патрончике мнимый Молчок. А потом объявил, что велено ему-де подсаживать Молчка в полном одиночестве, чтобы никто наговора не подслушал, А то Молчок не сработает.
Ни у кого, впрочем, и не было особого желания лазить в «Марокко».
Дождавшись рассвета, когда последний пьяный гость убрался и обслуга тоже разбрелась, Тришка и Олд Расти пошли на дело.
— Фоллоу ми, — велел Тришка. — Кип сайленс!
— Йез, сэр! — отвечал Молчок.
Они через вентиляционную трубу выбрались в туалет ночного клуба, оттуда проникли в коридор, из коридора — в опустевший зал, причем Тришка всю дорогу повторял как заклинание «фоллоу ми», а гремлин шепотом соглашался.
— Хиэ ю а! — Тришка показал на большую алюминиевую пирамиду, главный источник воплей и грохота. — Гуд машина! Вот — как и было обещано!
И добавил по русски:
— Будет тебе чего портить! Надолго станет!
— Оу! Й-е-е-е-ез-з-з-з!!! — вскрикнул Олд Расти, кинулся к пирамиде, нашел какую-то незримую для Тришкиного взгляда щель и — фьюить! — только его и видели.
Тришка усмехнулся да и пошел прочь.
Тем и кончился кратковременный триумф ночного клуба «Марокко». Никакие специалисты не могли управиться со взбунтовавшейся техникой. Хитрый гремлин приноровился прятаться по закоулкам. Онемевшую аппаратуру увозили, новую привозили — тут он и внедрялся.
Тришка бегал к нему в гости, кормил, совершенствовал свой английский. Кроме того, он уговорился с домовой бабушкой Неонилой Терентьевной, и она раззвонила по окрестным дворам, что есть-де знающий домовой Трифон Орентьевич, коли где от техники шумно, может Молчка подсадить. Поэтому, когда клуб закрыли, гремлина ожидало другое рабочее место. Безместным не остался!
А к Тришке повадились свахи. И спасу от них нет! Женись да женись! Оно и понятно — всякому хочется заполучить зятя, который умеет Молчка подсаживать. Зять при бизнесе — это основательно.
Через свах Тришка осторожно пытался выяснить судьбу вруна Никишки. Узнал странные вещи: призрак-де в городе завелся. По ночам-де является на улицах, гоня перед собой ежа, и у всех спрашивает, как бы к лесу выйти. Коли молча пробежишь мимо — то и спасся. А коли вздумаешь отвечать — еж разинет пышущую жаром пасть, и тебя более не станет.
Так-то…
© Д. Трускиновская, 2004.
ИГОРЬ ПРОНИН
Дым над Ульшаном
Это замечательное четверостишие сложил высокий и тощий человек по имени Кей Римти, выйдя из березовой рощи. Стихи рождались у него в голове часто, слишком часто, чтобы все их упомнить, а записать, как всегда, оказалось не на чем. Вздохнув, Кей еще раз прошептал вдохновенные строки, а потом выкинул их из памяти навсегда и продолжил путь.
Два дня назад Кей Римти покинул грязные пригороды города Сатиса-у-Намерона, где провел последние полтора года жизни — всего их в ней, кстати сказать, было уже тридцать три. Обитать в Сатисе-у-Намерона ему стало неуютно по целому ряду причин, однако решающей была, пожалуй, одна: подозрение в убийстве. Конечно же, Кей никого не убивал — по крайней мере в Сатисе-у-Намерена, но каждое серьезное преступление в этом городе обязательно раскрывалось, а виновник потом три дня висел аккурат напротив магистрата. Отчего-то Римти показалось, что подошла его очередь, и поскольку слух о грядущем аресте немного обогнал приставов, то Сатис-у-Намерона потерял не только душу, но и тело поэта.