— Как вы жестоки! — укорил их поэт и, повалившись на землю, покатился под один из лотков. Заодно сбив с ног пару торговцев. Римти исхитрился ужом проползти под лотком и вскочил на ноги уже в соседнем ряду. Верзила тут же прыгнул следом, сшибая на землю товар, но уж что-что, а бегать в толпе Кей умел. Худой и верткий, он проскальзывал между людьми, словно птичка олири между дождевыми каплями.
И еще одно обстоятельство сыграло на руку поэту: на мясные ряды, не убоявшись даже огромных и острых ножей представителей этой профессии, вдруг накатила волна сиреневого цвета. Не меньше сотни студентов в одинаковых мантиях ломили сплоченной толпой, плечами опрокидывая все на своем пути и при этом еще исхитряясь многое из опрокинутого тут же подбирать. Сторонние покупатели, оправдывая свое название, кинулись во все стороны, и Кей Римти вместе с ними, успев даже сунуть под плащ пару колбасок.
Остановившись у самого выхода с рынка, поэт наблюдал за развитием событий, одновременно обедая. Он и раньше обратил внимание на странный наряд студентов знаменитого на всю страну ульшанского университета, а теперь понял, зачем эти мантии нужны. Полицейские, сбежавшиеся на крики мясников, пустили вход дубинки, ориентируясь именно на сиреневый цвет. Таким образом, даже окажись Кей в самой гуще схватки, — а некоторые студенты вяло пытались сопротивляться при помощи ножей и даже мечей, — и тогда поэт не получил бы по ребрам от стражей закона.
— Как это мудро! — восхитился Кей, обращаясь к толстушке, грудью накрывшей лоток с пряжей. — Нарядить всех этих обезьян одинаково, чтобы потом легче было разбирать, кого дубасить! Вот только отчего студенты не снимут мантий?
— Потому что, уважаемый, все они, как ты верно заметил, просто обезьяны и мозгов не имеют ни капли! — отозвалась торговка, выказав в своей речи признаки редкого для женщин своей профессии аналитического склада ума. — А ты, сразу видать, какой-то заезжий прощелыга! Не стой у моего товара, а то мужу пожалуюсь, он у меня сержант!
— Что ж, очень жаль, что у вас сложилось обо мне столь прискорбное мнение, госпожа, — вздохнул Римти и отправился продавать уворованную по случаю шерсть.
Колбаски помогли продержаться до темноты, и за это время Кей обошел весь город. Южные кварталы шумом и грязью напомнили ему Сатис-у-Намерона, северные поразили количеством полиции и особняков, восток и запад — чистыми немноголюдными улицами, аккуратными домиками и удивительно неприветливыми жителями. Шерсть Римти продал быстро, а вот веревку так и не смог. Потенциальные покупатели, как правило, предлагали повеситься на ней самому продавцу, и только один крестьянин, который долго ощупывал товар, наконец предложил за магический предмет какую-то смешную сумму. Кей с негодованием отказался — страх, который он претерпел, стоил куда дороже. С наступлением темноты поэт вернулся к рынку — он полагал, что легко найдет себе там местечко для ночевки под каким-нибудь лотком, да и на ужин что-нибудь перепадет.
К разочарованию Кея, ночью рынок просто не существовал. Торговцы уходили вместе с лотками, затем дворники подметали площадь, и оставалось лишь пустое пространство, со всех сторон просматриваемое полицейскими. Усталый поэт привалился к углу дома.
Группа студентов, пьяных и шумных, горланила песни. Римти внимательно прислушивался: он умел, если нужно, быть компанейским парнем и вознамерился как-нибудь примкнуть к компании. Ведь эти ребята живут в университетском городке, за забором, и если одолжить у одного из них мантию, хотя бы на время, то, наверное, можно переночевать не хуже, чем в тюрьме.
Однако коварные планы Кея нарушило появление профессора. Из обращенных к нему слов студентов поэт понял, что Хлумиз преподает им географию, причем врет при этом совершенно беззастенчиво. Сердце поэта заколотилось о ребра: ну почему жизнь устроена так, что одни могут зарабатывать ложью и считаться приличными господами, а другие, хоть и врут напропалую, остаются прощелыгами? Между тем Кей не без основания причислял себя к образованным людям — все же умел читать и писать, не говоря о природной склонности к стихосложению. Его потянуло к этому чудаковатому профессору. Не так давно, в Сатисе-у-Намерона, Кей пил ворованный солтвейн с матросами и наслушался от них разных историй о заморских странах. Географа это обязательно должно заинтересовать!
Поэт повинуется велениям сердца, иначе он не был бы поэтом. Отринув вполне стройный план проникновения в университетский городок, Римти оторвался от стены дома и подошел ко входу в кабачок. Эльшен, через открытую дверь издевательски поглядывавший на студентов, смерил ночного гостя подозрительным взглядом.
— Вы, господин, прочли это объявление? — Сам неграмотный, полуорк наизусть знал, что написано на дверях.
— Я — поэт! — гордо сообщил Кей. — Поэты в список не включены.
— И верно… — вздохнул вышибала. — Как-то Ннуни о них не подумал. Но хоть я стихов и не люблю, а знаю, что поэты бывают двух видов: с деньгами и без денег. Вы к которым принадлежите, господин в рваном плаще?
Вместо ответа Римти вытащил из кармана горстку монет, вырученных за шерсть, и постарался звякнуть ею погромче. Эльшен и на слух мог определить примерную сумму и все же счел, что на несколько минут впустить этого парня можно, да и не похоже было, что его трудно выкинуть. Вышибала чуть подался в сторону — ровно настолько, чтобы тощий Кей смог протиснуться.
Войдя в зал, Римти сразу же отыскал глазами профессора. Хлумиз сидел за столом не один: все завсегдатаи знали, что уж если этот толстяк явился в «Для солидных господ» вечером, то обязательно выпьет несколько сверх меры и тогда вдруг станет весел и остроумен. Один свободный стул за столиком оставался, и поэт вспрыгнул на него.
— Прошу прощения за вторжение! — объявил Кей. — Но увидев столь приятные лица, я не мог удержаться и решил присоединиться к вашему обществу. Моя фамилия Римти, а по профессии я путешествующий поэт.
— Вот как? — пробасил профессор, и от этого привычного звука его собеседники сбросили оцепенение, улыбнулись. — Путешественник! Небось путешествуете по Вселенной?
Хлумиз хитро прищурился. Вслед за вином, выпитым дома, он успел уже отправить два стаканчика рома и кружку пива и теперь желал немного поиграть со Вселенной. Пусть все вокруг лишь иллюзия — он, профессор, готов сделать вид, что в нее поверил. Это даже забавно!
— Видели много удивительного, а, господин Римти?
— Не скрою, порой сам не могу поверить собственным рассказам! — постарался ответить в тон Кей. — Любезный, не принесешь ли мне кружечку пива?
Ннуни-са, которому поэт не понравился с первого взгляда, пришел предложить профессору выставить нахала вон, но теперь, видя, как они беседуют, со вздохом отправился за пивом.
— Нам профессор Хлумиз только что рассказывал о Загорье Белоэльфийском. Говорит, что там также живут люди, — засмеялся один из собутыльников Хлумиза. — Но самое любопытное, что земля в тех краях мужского рода и чрезвычайно желает небо! Если облака рассеиваются, то вырастает высоченная гора, но стоит тучам заслонить собой синеву, как гора съеживается в неприметный валун!..
Вот за такие истории профессора и любили в «Для солидных господ». Всех чрезвычайно потешало это вранье, настолько беззастенчивое, что переходило грани не только приличий, но и неприличий тоже. Профессор смеялся громче всех: он играл со Вселенной, словно ребенок с мячиком.
— Я не бывал в Загорье Белоэльфийском, — осторожно признался Кей. — Однако бывал зато за Туманным морем, иногда также называемым морем Прецелез, которое…
— Чушь! — засмеялся Хлумиз. — Туманного моря вовсе нет, оно высохло тысячи лет назад, и теперь на его месте осталось лишь… — Профессор задумался, пытаясь вообразить что-нибудь совсем несуразное, но Ннуни-са принес всем по кружке, и Хлумиз сбился. — Мокрое место осталось, вот и все! — махнул рукой профессор. — Нет моря!
— Как же… — начал было возражать Кей, который в Сатисе-у-Намерона жил на берегу того самого моря. Однако заметил, что все смеются, наслаждаясь и хитрым видом профессор, и обескураженностью новичка. — Ах, да! Значит, я прост позабыл. Все случилось так недавно, тысячи лет назад!