— Долго, профессор, и привала мы делать не станем. Лучше доберемся до дома и уж там будем спать хоть трое суток.
— Когда я сплю, ничто не существует, кроме моих снов, — пробурчал Хлумиз. — Я знаю…
Профессор кутался в одеяло, восстановить разорванный демоном сюртук не удалось. Агнеша отдала Кею все деньги, при разумном использовании их хватит на месяц. Впрочем, зачем же использовать их разумно? Ведь за месяц все может измениться. Все может измениться даже за день или за час.
— Профессор, а что вы будете делать, если университет закроют?
— Вселенная, придумай что-нибудь сама! — запыхтел старик, размахивая тростью. — Я так много страдал! Я заслужил.
Дорога медленно ползет внизу, толкаемая ногами путников. Или это они идут по дороге, толкая себя? Кей представил так и эдак и пришел к выводу, что ему все равно. Впереди стены деревьев обрывались, там путь через Истиенский лес заканчивался, дальше поля. К вечеру они дойдут, если профессора не сморит усталость.
Хлумиз уже несколько раз пробовал уговорить Вселенную дать ему иллюзию чего-нибудь приятного, лучше всего — «Для солидных господ». Но образ долговязого парня, секретаря, только хмыкал, и сколько Хлумиз ни зажмуривал глаза, открывая, опять оказывался на дороге. Трость стала тяжелой, спина побаливала.
— Есть еще страна, где, напротив, вечное лето, причем такое жаркое, что вся растительность сгорает. Чтобы спастись от зноя, жители строят дома в реках. На их счастье, эти существа умеют дышать под водой и есть сырую рыбу. На поверхности они никогда не показываются, и оттого те земли считаются необитаемыми. Однако, плавая по рекам, следует быть осторожным, чтобы не запутаться в сетях, потому что это разгневает жителей и тогда…
— Профессор, а есть страна, где все хорошо? — прервал его поэт.
Хлумиз помолчал, морща лоб.
— Вселенная, но ведь никаких стран нет, а хорошо везде и всегда… — изрек он наконец.
— Везде и всегда, — повторил Кей.
— Нет никакой правды и никакой лжи! — возмутился Хлумиз. — И хлеба нет, и воды. И тебя нет.
— А вы — есть?
— Не знаю… Вселенная, я не хочу загадок! Я хочу иллюзии того напитка, что успокаивает нервы и веселит разум! Я заслужил, я столько страдал…
Кей рассмеялся, скользнул взглядом по обочине дороги и вдруг увидел бутылку. Она стояла на виду, ни от кого не скрываясь, и явно не имела хозяина. Поэт осторожно приблизился, огляделся. Никого. Поднял бутылку: солтвейн.
— Профессор, смотрите!
— Это не совсем то, что я хотел! — надул губы Хлумиз, однако шустро доковылял до Кея, отнял сосуд и мгновенно открыл.
Римти опять огляделся, стараясь быть внимательнее. Кто оставил бутылку? Зачем? Никаких следов, да и откуда им взяться — кроме проехавшего вчера отряда эльфов, здесь просто некому было ходить. Дорога вела только в Викенну, крестьянам в герцогский лес вход запрещен.
— Благодарю тебя, Вселенная! — отдувался Хлумиз, вливший в себя уже половину содержимого бутылки. — Но я так страдал… Скоро ли я окажусь дома?
— Предстоит пройти еще столько же, профессор.
Кей тоже не отказался бы промочить горло, но отнять бутылку у старика — все равно что конфету у ребенка. В лесу затрещали ветки. Поэт оглянулся, ожидая увидеть отошедшего по нужде хозяина солтвейна, но это оказался олень. Без всякого выражения посмотрев на людей, животное прыгнуло и сторону и сразу исчезло за деревьями.
Способность слагать отвратительные стихи полностью вернулась к поэту. Это было приятно: без своего единственною таланта Кей немного скучал.
— Идемте, профессор! Нам надо добраться хотя бы до предместий, прежде чем стемнеет! А пешком передвигаться — не то что в карете, еще шагать и шагать.
— Шагать и шагать… — вздохнул Хлумиз. — Вселенная, но зачем?
Хоть и не понимая смысла этого занятия, профессор все же тронулся с места. Путники дошли до последних деревьев, впереди раскинулись грязные поля, натянутые на холмы. Дорога вилась между ними, упорно приближаясь к Ульшану. Самого города еще не было видно, но направление можно было угадать безошибочно. Из-за холмов поднималось к небу множество черных столбов — погода стояла безветренная.
— Ульшан горит, — сообщил Кей, хотя Хлумиз и сам мог все видеть. — Я немного опасаюсь за ваш дом, профессор, но, скорее всего, это пожары в южных кварталах. Наверное, там было очень весело минувшей ночью.
Хлумиз, без особого интереса разглядывавший открывшийся вид, опять приложился к бутылке и влил в себя остатки солтвейна. Потом вытер губы и вручил пустую посудину Кею.
— Вы слышите, что я говорю? Возможно, ваш дом сгорел.
— Вот как? — Профессор пошел по дороге, равномерно постукивая тяжелой тростью. — Нет, не сгорел. Иллюзии не горят.
© И. Пронин, 2004.
СЕРГЕЙ ЛУКЬЯНЕНКО
Не спешу
Сжимая в одной руке надкушенный бутерброд, а в другой — бутылку кефира, черт озирался по сторонам. Выглядел он вполне заурядно: мятый старомодный костюм, шелковая рубашка, тупоносые туфли, галстук лопатой. Все черное, только на галстуке — алые языки пламени. Если бы не рожки, проглядывающие сквозь аккуратную прическу, и свешивающийся сзади хвост, черт походил бы на человека.
Толик отрешенно подумал, что в зале истории средних веков городского музея черт в костюме и при галстуке выглядит даже излишне модерново. Ему больше пошел бы сюртук или фрак.
— Что за напасть… — выплевывая непрожеванный бутерброд, изрек черт. Аккуратно поставил бутылку с кефиром на пол, покосился на Анатолия и попробовал длинным желтым ногтем меловую линию пентаграммы. В ноготь ударила искра. Черт пискнул и засунул палец в рот.
— Я думал, хвост будет длиннее, — сказал Толик.
Черт вздохнул, достал из кармана безупречно чистый носовой платок, постелил на пол. Положил на платок бутерброд. Легко подпрыгнул и коснулся свободной рукой потолка — высокого музейного потолка, до которого было метра четыре.
На этот раз искра была побольше. Черт захныкал, засунул в рот второй палец.
— В подвале тоже пентаграмма, — предупредил Толик.
— Обычно про пол и потолок забывают, — горько сказал черт. — Вы, люди, склонны к плоскостному мышлению…
Толик торжествующе усмехнулся. Покосился на шпаргалку и произнес:
— Итак, именем сил, подвластных мне, и именем сил неподвластных, равно как именем сил известных и неизвестных, заклинаю тебя оставаться на этом месте, огражденном линиями пентаграммы, повиноваться и служить мне до тех пор, пока я сам, явно и без принуждения, не отпущу тебя на свободу.
Черт слушал внимательно, но от колкости не удержался:
— Заучить не мог? По бумажке читаешь?
— Не хотелось бы ошибиться в единой букве, — серьезно ответил Толик. — Итак, приступим?
Вздохнув, черт уселся на пол и сказал:
— Расставим точки над «i»?
— Конечно.
— Ты вызвал не демона. Ты вызвал черта. Это гораздо серьезнее, молодой человек. Демон рано или поздно растерзал бы тебя. А я тебя обману — и заберу душу. Так что… зря, зря.
— У меня не было заклинания для вызова демона.
— Хочешь? — Черт засунул руку в карман. — Ты меня отпустишь, а я дам тебе заклинание по вызову демона. Все то же самое, только последствия менее неприятные.
— А что случится с моей душой за вызов демона?
Черт захихикал.
— Соображаешь… Мне она достанется.
— Тогда я отклоняю твое предложение.
— Хорошо, продолжим, — черт с тоской посмотрел на бутылку кефира. Внезапно вспылил: — Ну почему я? Почему именно я? Сто восемь лет никто не призывал чертей. Наигрались, успокоились, поняли, что нечистую силу не обмануть. И вот те раз — дежурство к концу подходит, решил подкрепиться, а тут ты со своей пентаграммой!