— В этом! — упрямо повторила Ганна. — В книжке было. Дивчину замуровали, кирпичом двери-окна заложили, только окошко оставили, чтобы еду подавать. Она там полвека горевала, бедолашная…
Между тем народ, убедившись в победе стали над камнем, начал понемногу расходиться. Лишь детишки, пользуясь моментом, не только остались, но и подобрались поближе, к самым руинам.
— От шалапуты! — нахмурился участковый. — Руки-ноги сломают, кого винить начнут? А ты, Ганна, хлопцу голову ерундой не забивай. Говорю, байки это! Дивчина в камне, клад панский…
— Тут еще и клад был? — хмыкнул недоверчивый физик.
И словно в ответ над пыльными руинами, над широким полем, пронеслось дружное: «Клад! Клад панский! Кла-а-а-ад!!!»
— Ага! — удовлетворенно заметил Остап Остапович, шагая вперед. — Вот и пресечем!
Сундучок распадался под руками. Вместо дерева и железа — труха и ржавчина.
Недовольно ворчащих рабочих попросили отойти. В качестве компромисса участковый оставил бригадира вместе с молодым небритым хлопцем, первым увидевшим, что скрывала заложенная кирпичами ниша.
Учителя тоже остались — в качестве представителей общественности.
Остап Остапович поудобнее устроился на принесенном ящике, достал из командирской сумки листок бумаги, привычно черкнул слово «Протокол». На большее его не хватило — служители порядка тоже люди.
— Ну, смотрим, что ли, граждане?
Небритый хлопец схватился за крышку. Бригадир сел на корточки, подался вперед, вытянув шею. Ганна хотела последовать его примеру, но поглядела на Владислава Викторовича и не решилась. Физик же достал из пачки сигарету, не спеша размял и прикурил, даже не пытаясь подойти ближе.
— Вот! Вот!!! Эх!..
Руки, рывшиеся в недрах сундучка, отдернулись. Над развалинами пронесся тяжкий вздох.
— Мы-то думали, золото! А это вроде как бумаги…
— Покажите! — резко бросил физик, бросая сигарету. — Нет… Не понять. — Владислав Викторович встал, отряхнул пыль с пальцев. — Могу лишь предположить, что это были письма. Отдельные листы, следы чернил…
— Фиксируем, — бодро откликнулся участковый, водя карандашом по бумаге. — Значит, при визуальном осмотре в вышеизложенном сундуке найдены письма неустановленного содержания неустановленному адресату от неустановленного… Фу ты, плохо выходит!
— А тут еще! — Ганна, осторожно разбиравшая истлевшие листки, подняла руку. — Кажется… Флакон!
Стоявший поблизости бригадир дернулся, готовясь подбежать ближе, но, увидев, что девушка не ошиблась, разочарованно отвернулся.
— Фиксируем, — охотно отозвался Остап Остапович. — А также пустой сосуд, в скобках — флакон…
— Флакон не пустой, — перебил физик.
Ганна Петривна приглашала коллегу в гости не реже раза в неделю. Владислав Викторович не отказывался, и они подолгу пили чай, беседуя о новых методах в педагогике. Мать Ганны, слышавшая обрывки разговоров, разочарованно вздыхала.
На этот раз до чая так и не дошло. Устроились в оранжерее, среди пахнущих цветов и огромных резных листьев. Что именно тут росло, Владислав Викторович даже не пытался предположить. Ганна охотно бы рассказала, но ее не спрашивали.
На маленьком деревянном столике лежал флакон. Пока что закрытый.
— А вы не разобрали, чей был почерк? В письмах этих? — интересовалась Ганна Петривна, вытирая руки вышитым полотенцем.
— В смысле, не девичий ли? — уточнил физик. — Послания от замурованной графини? Нет, понять было нельзя. Но если учесть, что это флакон от женских духов…
«Пустой сосуд, в скобках — флакон» им отдали. Он оказался не хрустальным — из обыкновенного стекла, да и крышечка не походила на золотую. Зато внутри…
— Думаете, все-таки семена? — Владислав Викторович недоверчиво поглядел на находку, качнул головой. — Похоже, но… Что толку? Им же лет двести!
— Тож и оно! — Ганна взяла флакон, поднесла к свету. — Тож такая находка! Как у той Бельгии, у Антверпене-городе. Не слыхали, Владислав Викторович? Там целый ящик нашли — семян старых. Полтора века замурованные лежали. И все-таки выросли!
— Что-то слышал, — кивнул начитанный физик. — И вроде бы в египетской гробнице тоже что-то обнаружили, и тоже проросло. Вообще-то говоря, уникальный опыт, правда?
— И правда! Посажу, поливать буду, ухаживать!.. — радостно воскликнула биологичка. Настолько радостно, что Владиславу Викторовичу стало несколько неудобно. Ганна это заметила и тоже смутилась.
Чай все-таки выпили.
— Ты бы зашел к Ганне Петривне, — внезапно предложил директор. — Чего-то, я тебе скажу, с ней не так.
Владислав Викторович недоуменно моргнул:
— Почему — не так? Мы с ней всего час назад виделись. На большой перемене.
— А все-таки зайди! — директор, видевший паленого волка, нахмурился. — На чай напросись, что ли. Вы ж друзья!
Он был единственным, кто говорил физику «ты». Не просто говорил, но требовал, чтобы молодой завуч в свою очередь «тыкал» ему. Владислав Викторович, подумав, не стал возражать. В каждой касте свои обычаи.
— Зайди! — упрямо повторил директор школы. — Не шучу я.
Владислав Викторович вспомнил, что они с Ганной не пили чай уже больше месяца. Это была первая странность. Имелась и вторая: Ганна Петривна, прежде никогда ничем не болевшая, уже три раза брала бюллетень. Физик задумался и самокритично обвинил себя в черствости.
В гости он напросился неожиданно легко.
О методиках преподавания на этот раз не говорили. И ни о чем другом тоже — чай пился молча. Ганна казалась серьезной и очень спокойной.
Девушка действительно изменилась. В шумном школьном коридоре и в тесной учительской такое заметить было сложно, но сейчас Владислав Викторович был вынужден признать, что директор прав. Ганна, всегда розовощекая и веселая, казалась бледной и странно повзрослевшей. Изменилось еще что-то, но наблюдательный физик при всем старании не смог понять, что именно.
Тактичный Владислав Викторович не настаивал, время от времени комментируя местную погоду. Конец мая выдался неожиданно дождливым, и обстоятельный завуч честно проанализировал данный феномен. Когда был помянут антициклон над морем Лаптевых, девушка неожиданно резко подняла голову:
— Это орхидея!
Физик был уже готов растеряться и ответить чем-то вроде «Простите?», но профессия обязывает. Владислав Викторович аккуратно поставил чашку на скатерть, усмехнулся:
— Хотите сказать… Неужели семена проросли?
— Орхидея! — строго повторила Ганна Петривна, вставая. — Пойдемте…
Орхидея оказалась обычным зеленым ростком, прилепившимся к куску старого дерева. С точки зрения Владислава Викторовича, конечно.
— Думала, не выживет, — Ганна Петривна осторожно подняла стеклянный колпак, укрывавший то, что выросло из старых семян. — Это же эпафит, а я вначале использовала обычный гумус. К счастью, вовремя сообразила, приготовила аэрируемый субстрат. Четыре компонента: сосновая кора, болотный мох сфагнум, древесный уголь и пенопласт. И коряжка, само собой. Хотела использовать блок, но коряжка надежней.
Физик снял очки и поглядел на коллегу с немалым уважением.
— К сожалению, остальные семена погибли, — губы девушки резко сжались. — Если бы я знала с самого начала… Представляете, Владислав Викторович, ее — ту, что жила во флигеле, замуровали, и она скрыла в тайнике самое ценное. Письма и семена. Почему?
— Едва ли она сама, — уточнил дотошный учитель. — Сундучок был спрятан в нише, заложен кирпичом. Это явно сделал кто-то другой. Но вопрос «почему» вполне справедлив. Впрочем, насчет «замуровали» все-таки сомневаюсь.
— Орхидея, — вздохнула Ганна, не отводя взгляда от ростка. — Скоро я смогу сказать, какого она вида, из какой страны… Вы знаете, Владислав Викторович, это просто чудо! Орхидеи — самые удивительные цветы в мире. Вы, наверно, знаете, их несколько тысяч видов…