Конрад вздохнул и огляделся.
Место за обителью Веселых Братьев, этих унылых обжор, мрачных пьяниц и скучных развратников, издавна облюбовали дуэлянты всех мастей. Во-первых, здесь нет лишних глаз, а иноки проявляли к забиякам исключительное, временами обидное безразличие. Во-вторых, тут красиво, особенно ранней осенью. Обожженные шутником-листвянчиком, в преддверии грустного часа, когда начнется неумолимый месяц-падень, деревья полыхали гигантскими факелами. Трава на лугу сделалась жесткой, но до сих пор хранила зеленый цвет лета. Стены обители, сплошь в трещинах и выступах, напоминали шкуру могучей виверны, чешуистую, в извилистых потеках крови, — листья ядовитого плюща, струившегося по стенам, полностью обрели багряный оттенок. От ручья тянуло зябким холодком; протекая ниже, в лощине, ручей сильно облегчал работу лекаря по окончании схватки.
Впрочем, сегодня лекарь не понадобится.
Разве что корнета от вспыльчивости удар хватит.
— Опаздываете, милостивый государь! А я ведь предупреждал…
— Прошу прощения. — Тон извинения и, главное, пламенный взор юного Лефевра придавали словам совершенно противоположное значение. Того и гляди не дождется, в глотку вцепится. — Задержался, уговаривая секундантов. Трусы! Мелкие душонки! Отказывались, ссылались на презренные обстоятельства… только самые близкие друзья, самые верные…
— Вы привели секундантов?! Вам что, никто не удосужился объяснить…
— Я не нуждаюсь в объяснениях, сударь! Тем паче накануне поединка чести!
«Самые верные» — двое прапорщиков, явно произведенные в чин буквально на днях, — гордо подбоченились. Сбитые на плечо ментики, короткие, в шнурах, галунах и лентах, едва не свалились в траву. Конрад вздохнул еще раз. Ну конечно, нашему петушку никто не объяснил, а если и пытались, то петушок не слушал, а кукарекал…
— Во время дуэли с сотрудником Бдительного Приказа, если стороны отказываются решить дело миром, секундантов, молодой человек, не полагается. Дуэльный Кодекс, статья «О частных случаях», параграф тридцать второй. — Барон вспомнил зануду-стряпчего и скривился, как от зубной боли. — Вот наши «секунданты», единственные и неповторимые.
Он кивнул на две сабли в ножнах, мирно дремлющие на камне. Эти сабли час назад доставил курьер из спецарсенала вместе с распиской о выдаче, заверенной суперинтендантом Марком Храпунцом — человеком, рядом с которым дотошность барона выглядела разгильдяйством чистой воды.
Рядом с камнем, прямо на траве, лежал восковый таблетон и стилос-самописец, остро заточенный на манер шпаги.
— Вы издеваетесь, сударь? Ну хорошо, вам недолго осталось!
— Ничуть, юноша. Ваши старшие товарищи, зная Дуэльный Кодекс лучше вас, благоразумно отказались потакать глупостям пылкого корнета. И правильно сделали. Во время дуэли с квизиторами лучше обойтись без лишних свидетелей. От позора это не спасает, но хотя бы уменьшает его размеры… Впрочем, как вам будет угодно. Мы увлеклись. Приступим.
Аккуратно убрав сабли в сторону, барон принялся раздеваться. Не торопясь, свернул плащ с капюшоном; поверх сложил камзол, следя, чтоб не помялись разрезные, снабженные застежками рукава. Горку украсили кушак, треуголка и парик. Сразу стало прохладно. Правда, спину согревал взгляд корнета, пылавший яростью. Сам Лефевр, нимало не заботясь о сохранности имущества, набросал одежду вульгарной кучей. Оставшись в батистовой рубашке с кружевным воротом, он картинно разминал плечи, взмахивая то правой рукой, то левой.
Прапорщики аплодировали.
Похоже, корнет был любимцем полковой молодежи.
— Долго мне ждать, сударь?
— Идиот, — констатировала сабля, которую барон как раз извлек из ножен. — Еще и торопыга. Конни, опозорь дурака, и пошли отсюда. В арсенале вечеринка, мы с Брюнхильдой не хотим опоздать.
На лицо корнета снизошла задумчивость. Он сделал глубокий выпад, продемонстрировав, что и раструбы сапожных голенищ тоже обшиты у него кружевами, потом выпрямился и осторожно взял в руки вторую саблю.
Подержал.
Потянул клинок наружу.
— Давай, давай, — подбодрила Лефевра сабля, сверкнув муаровым узором. — Или не помнишь, за какой конец меня держат?
Аплодисменты прапорщиков выродились в осторожное похлопывание. Казалось, у господ офицеров озябли ладони. Вот, мол, греемся, как умеем.
— Смотрите, молодой человек… Чтоб после не говорили, будто я вас не предупредил. Надеюсь, вы помните, чем карается нанесение телесных повреждений сотруднику Бдительного Приказа? Нам даже самоубийство совершить нельзя — с того света вернут и накажут по всей строгости закона…
Резко взмахнув саблей, барон наискосок рубанул себя по предплечью. Корнет дернулся, хотел было вскрикнуть, но поперхнулся и закашлялся. Вместо раны, крови и прочих ужасов раздался нелепый, смешной звук. «Ляп!» или «хлюп!..», что-то вроде этого.
— Изрядно ляпнуто, — хихикнула корнетова сабля-болтушка. — Кримхильда, признайся: тебе понравилось?
Кримхильда отмолчалась. Зато дрогнул лежащий на траве стилос, подполз к таблетону, коснулся воска острием и замер, дожидаясь приказа. Прапорщики, как по команде, бросили хлопать, с опаской косясь на болтливые сабли и бодрый стилос. Пожалуй, офицеры начали раскаиваться в опрометчивом решении секундировать другу.
— Вот таким образом, — подытожил барон, становясь в позицию. — Но не беспокойтесь, ваша честь получит полное и окончательное удовлетворение. Без опасений подвергнуться наказанию от властей. Начнем?
— Начнем! — взвился корнет, теряя остатки хладнокровия. —
Если вы думаете, что чин вкупе с этими дурацкими саблями помогут вам…
Не тратя времени на разведку, он кинулся вперед, молотя саблей, как цепом. Барон отступал, держа дистанцию. Всего дважды он принял клинок на клинок, уводя атаку в сторону. Звон металла, а также посыпавшиеся от столкновения искры еще больше раззадорили юного Лефевра. Корнет решил, что весь предыдущий спектакль был розыгрышем с целью заморочить ему голову и принудить к отказу от дуэли с этим маленьким фанфароном. Ничего, сейчас мы покажем, кто здесь мыльный пузырь, паршивая ищейка, а кто — гордость легкой кавалерии…
Вот, значит, вам, сударь, с размаху — «голубь садится на правое плечо».
А вот, значит, вам, сударь, «голубь садится на левое плечо».
А вот, сударь, «мама целует в лобик». Коротко, от локтя.
С «лобиком» вышла неувязка. Когда корнетовым «голубкам» не удалось изгадить плечи барона, Конрад сделал короткий шаг назад и вбок, переводя саблю по дуге острием к земле. У Кримхильды на крестовине изнутри крепился «палюх» — плоское кольцо из металла, защищающее большой палец, для чего «палюх» был раскован в щиток. Эта конструкция позволяла ловчей удерживать оружие и с большим успехом использовать инерцию увесистого клинка при закручивании удара. Как, например, сейчас.
— Ляпсус! — с удовольствием изрекла сабля, смачно припечатав снизу запястье корнета. — Имеем честь сообщить о неоспоримом факте. Овидий, записывай: наша светлость опозорила корнета Франца Лефевра один раз!
Стилос быстро застрочил по таблетону. Письмена, возникая на воске, вспыхивали темным пламенем и исчезали неведомо куда, оставляя чистую поверхность.
Прапорщики дружно попятились, делая знак от сглаза.
— Достаточно? — спросил барон, недоумевая, откуда сабля знает имя вспыльчивого корнета. Осведомленность спецарсенала в самых разных вопросах давно была темой для разговоров в среде квизиторов. — Предлагаю считать дуэль законченной…
— Никогда! — выдохнул Лефевр и ринулся в бой.
На краю луга с акаций облетали рябые листья, безразличные к дуэлянтам.
Карету барон перед началом дуэли отпустил, о чем теперь весьма сожалел. На окраине не то что агитатора — обычного извозчика не поймать. А до «Приюта героев» с полчаса топать придется.
В наступающей темноте.