Тварь, поняв, что попала в ловушку, скрипнула, словно старый сверчок, попыталась сбросить с себя смерть, но «Ветер Обуздания» не такой простой противник. Нельзя убить тьмой то, что содержит в себе свет. Свет отбивается только светом и только тогда на его место решается прийти тьма.
Отступник не умел этого делать. Или не смог. Или не успел.
Зато он успел сделать кое-что другое. Швырнул во все стороны рой боевых заклятий. Лич не знал, где его убийца, не видел его, но понимал — тот где-то рядом, и был уверен, что он не уйдет безнаказанным.
Так и случилось.
Гафур был слишком занят контролем над ветром, и когда выбросил перед собой сотканный из мрака щит, было уже слишком поздно. Что-то ледяное, сверкающее и гладкое без труда раздробило выставленную преграду, ударило некроманта в правый бок, обжигая нестерпимым холодом… Сдисец застонал и, ослепнув от боли, упал на колени. Но хватки не отпустил. Доделал начатое и лишь после этого потерял сознание.
Много позже, когда ноги и руки стали непослушными от холода, он очнулся, понял, что все еще жив. Эликсиры перестали действовать. Впотьмах нашарив свой хилсс, он прошептал формулу, и посох замерцал серым светом, заставляя мрак отступить. Бок был мокрым, его терзала ужасная боль. Запретив себе думать о ней, некромант с грехом пополам встал и проковылял туда, где лежал череп колдуна.
С искренней благодарностью он прочитал молитву. Задуманное получилось. Дух был мертв, и глазницы больше не пылали огнем. Пускай за это Гафуру пришлось заплатить жизнью. Сдисец знал, что с такой раной долго не прожить. К смерти он относился спокойно, хотя и жалел, что умрет среди камня и льда, никогда больше не увидев солнца.
Но прежде чем умереть, у него было еще одно, последнее дело.
Он обнажил меч, и руны на клинке налились кровью. Одним мощным ударом маг расколол череп, и тут же в потолок пещеры ударил ослепительный столб сияющего перламутрового света. Некромант отступил на шаг, на мгновенье прикрыл глаза ладонью. Вокруг него слышались радостный плач, веселые крики, смех. Из страшного плена, одна за другой, вырывались души тех, кого пожрал драугр и кто придавал личу силу. Яркие, словно весенние бабочки, и легкие, точно лебяжий пух, они осенними листьями закружились вокруг своего спасителя, и каждый говорил слова благодарности.
Они походили на теплых перламутровых солнечных зайчиков, больших и маленьких, ярких и пылающих. И, если присмотреться, в них можно было увидеть образы тех, кому суждено было уйти за грань. Два пульсирующих светлячка прошли рядом, и Гафур увидел лик девушки и того, кто был сыном Ра-тона. Промелькнуло лицо Ходящей.
Сгинуло и прошло.
Нахлынуло и исчезло.
Единые и многоликие, они танцевали все быстрее и быстрее, пока не превратились в размытые пламенеющие росчерки, сложившиеся в кокон, обнявший некроманта. Мягкое тепло окутало его тело, и боль стала уходить, а жизнь возвращаться. Каждая из бабочек света отдавала тому, кто нес в себе тьму, частичку себя. Это продолжалось бесконечно долго и длилось всего лишь один миг, а затем пропало, под смех хрустальных колокольчиков, слившись с мраком в одно целое.
Он выбрался на поверхность, когда Ра-тон уже потерял всякую надежду. Грязный, с запавшими глазами, в порванной, окровавленной белой мантии. С двумя посохами и загадочной улыбкой на тонких капризных губах.
Гафур ибн Асад аль Сахаль-Нефул сидел на душистой траве, не слушал рычания перевязывающего его почти затянувшуюся рану варвара, щурясь точно кот, смотрел на ласковое вечернее солнце.
И улыбался.
Юлия Остапенко
Смола
Надрывный, почти яростный окрик будто плетью хлестнул по ушам:
— Хельга! Ты ещё здесь?!
— Что… — она стала оборачиваться, хотя сердце уже рванулось к горлу, почуяв, угадав.
— Едут! Там!..
Она уже летела туда, отшвырнув кувшин — гулкий плеск за спиной, стук глиняного дна о край колодца… Хельга стрелой промчалась через двор, сквозь ворота, подхватила подол на бегу, отчаянно вертя головой. Женщины со всего селения бежали к восточной окраине, спотыкаясь, распихивая друг друга локтями, ахая и вскрикивая с отчаянной, спирающей дыхание надеждой. Хельга рванулась вперёд, задрав юбку до самых колен, меся ногами вязкую землю. Один башмак слетел, но она даже не пристановилась — и достигла места одной из первых, хоть и поздно спохватилась. Рухнула животом на низкий плетень, впилась глазами в кайму леса, от которой мучительно медленно двигался с десяток человек.