Граф перекинул часть мертвого тела через алтарь и вспорол, разорвал на части монашеское одеяние, затем, чтобы скрыть огромный живот. Кровь хлынула потоками, и кишки вывалились наружу прямо на камни алтаря, а потом на холодный снег, и от всей этой красной массы вверх поднялось обильное испарение. Свежеванное таким образом тело легко перевалилось через алтарь, словно платье через спинку кресла, и руки мертвеца свободно болтались при этом.
Оставшийся в живых человек, продолжая сжимать в руках рукоять меча, обмяк и рухнул рядом с курганом на девственный снег, буквально вылизанный до этого ветром. Земля вздыбилась и напряглась, раздались страшные вопли, и голоса эти будто выплыли и скрылись во тьме.
Когда он пришел в себя и поднял голову, чтобы осмотреться вокруг, он увидел све в совершенно ином свете. Беззвездное небо распростерло свой бледно-розовый купол над головой, холмы и горы вдали уже не отбрасывали тени. А бесформенное тело было черным, как и снег у самого полножия кургана, как руки Фрейга, как лезвие его меча. Он попытался очистить ладони снегом и жгучий холод окончательно пробудил графа. Он встал на ноги, голова пылала, и на ватных ногах своих Фрейга медленно побрел назад к Вермару. Пока он шел, подул западный ветер, мягкий и влажный, который все усиливался по мере приближения нового дня, принося на своих крыльях оттепель.
Ранни стояла у самого камина в зале, а мальчик Джильберт разводил огонь в очаге. Лицо ее отекло и посерело. Она обратилась к Фрейга с прежней усмешкой: «Ну что, граф, вовремя же вы вернулись.»
Он стоял перед ней, тяжело дыша, с почерневшим лицом и не в силах произнести даже слова.
«Пойдем, пойдем,» — скалилась над ним повитуха. Он пошел за женщиной наверх по скрипучим ступеням лестницы. Солома, которой был накрыт некогда пол, вся пошла на растопку. Галла лежала на широкой, похожей на короб, постели, это было их брачное ложе. Ее закрытые глаза глубоко запали. Она слегка похрапывала во сне. «Тсс, — сказала повитуха, когда он уставился на свою жену. — Не будите ее. Лучше посмотрите сюда.»
И с этими словами женщина поднесла ему прямо под нос какой-то туго спеленованный куль.
Но он продолжал неподвижно стоять, не зная, что же делать ему, и тогда повитуха не выдержала и зашипела: «Мальчик. Красивый, большой.»
Фрейга протянул руку к свертку. Под его ногтями еще осталось нечто запекшееся, бурое.
Повитуха тут же прижала сверток к себе. «Вы холодный, — зашипела она вновь. — Смотрите.» И с этими словами она сама откинула кусок материи и на мгновение оттуда выглянуло очень маленькое, сморщенное, красное личико, а потом вновь исчезло.
Фрейга на негнущихся ногах подошел к постели, встал на колени, склонился до тех пор, пока лоб его не коснулся холодных каменных плит пола. И тогда лорд зашептал еле слышно: «Господь наш, будь милостив, будь милостив…»
Епископ Солари так и не узнал никогда, что же случилось с его посланцем в северных землях. Может быть, будучи человеком одержимым, он забрел слишком далеко в горы, где жили еще язычники, и умер смертью мученика?
Имя же графа Фрейга долго жило в памяти потомков. В течении своей жизни ему удалось основать бенедиктинский монастырь на высокой горе над самым озером Малафрена. Вассалы графа и его собственный меч с честью защищали монахов и кормили их, особенно в самые трудные первые зимы. А в хрониках на плохой латыни, черными чернилами по тонкому пергаменту, было упомянуто как собственное имя графа, так и имя его сына, царствующего вслед за ним в этих местах, упомянуто с глубокой благодарностью, как об истинных защитниках христианской церкви.
К германо-скандинавской мифологии примыкает и ряд романов популярнейшего американского автора Пола Андерсона. Прежде всего речь здесь должна пойти о таких его романах, как «Сломанный меч» (The Broken Sword) (1954; исправл. 1971) и «Дети морского царя» (Merman’s Children) (1979).
Именно эти два романа являют собой своеобразный сплав приключенческой литературы и волшебной сказки. Прекрасное знание автором эпической и фольклорной европейской традиции, германских и древнескандинавских саг, создает у читателя ощущение невероятной, магической реальности происходящего.
Известно, что П. Андерсон, родившись в бристоле в 1926 г. (шт. Пенсильвания), после смерти отца переезжает в Данию и целый год живет там у родственников матери. Отсюда можно предположить, что скандинавское происхождение самого писателя и определило его устойчивый интерес к будущей германо-скандинавской культуре и истории.
Будучи поначалу 100 % научным фантастом, закончив перед самой войной университет в штате Миннесота с дипломом физика, П. Андерсон в дальнейшем отходит от так называемой традиционной твердой фантастики и открывает, наконец, свою главную тему: Время и возможность изменения самого хода истории, что привело писателя к созданию так называемой альтернативной истории сначала в романе «Три сердца и три льва» (Three Hearts and three Lions) (1953; доп. 1961), позже писатель вернулся к этому приему в романе «Буря в летнюю ночь» (Midsummer Tempest) (1974), рисующем Англию времен Карла I, в которой уже изобретен паровоз.
«Темпоральные» предшественники Андерсона используют любую подручную машину времени: анабиоз, релятивистские парадоксы, гипотетические проколы в пространственно-временном единстве. Наконец, это может быть все та же магия, к которой и прибегнул автор «Бури в летнюю ночь». Неисключено и спиритуальное блуждание души или неведомое проявление экстрасенсорного восприятия, как в романе «Наступит время» (There Will Be Time) (1972).
Подобные, запланированные или случайные, чреваты трагическими столкновениями с «иновременными» моралью и политикой. Так, в «Крестовом походе в небеса» (The High Crusade) (1960) столкновение «разновременных» культур заострено до абсурда: пришельцы, прибывшие на Землю в Средние века, немедленно атакуются рыцарями, которые захватывают «заколдованный замок» и отправляются в нем воевать Гроб Господень в каких-то сказочных заоблачных царствах.
Нужно также сказать, что объемный и многоплановый философский роман П. Андерсона «Лодка миллиона лет» (The Boat of a Million Years) (1989) является одним из лучших произведений этого автора. В романе рассказывается об избранных людях, которые обречены на вечные странствования в исторических эпохах наподобие легендарного Агасфера. И здесь мы видим, как излюбленный романтический мотив (Метьюрин, Э. Сю) по-новому переосмысляется на уровне массовой американской беллетристики. Скорее всего, это было продиктовано не только занимательностью нестареющего сюжета, но и общей модернистской тенденцией показать человека не в узких рамках социального бытия, а в неком блуждающем временном аспекте, как это, например, выражено в общей структуральной концепции Мишеля Фуко, в соответствии с которой убедительно показан исторически преходящий характер отдельных понятий, теорий, социальных институтов.(25)
Получается так, что, обращаясь к той или иной мифологической системе, авторы, работающие в жанре «фэнтези», явно или скрыто перерабатывают в своем творчестве уже ставшие общепринятыми философско-культурологические концепции современности, в частности французских структуралистов.
Глава II
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ И ЖАНР «ФЭНТЕЗИ»
Наряду с германо-скандинавской мифологией современный жанр «фэнтези» стремиться популяризировать и кельтскую мифологию. Особенно это касается артурианского цикла. Создается впечатление, что книга Т. Мэлори «Смерть Артура» пережила в ХХ веке свое второе рождение.
Роман английского писателя ХV в. сэра Томаса Мэлори представляет собой как памятник литературы двоякую ценность. Это, с одной стороны, лучший в мире свод рыцарских романов так называемого Бретонского цикла — свод героических и сказочных сюжетов, восходящих, в свою очередь, к мифу и эпосу кельтских народов и к истории Западной Европы в середине 1 тысячелетию н. э. Следует отметить, что сюжеты, зафиксированные Мэлори, содержат отголоски реальных исторических событий — например, борьбы бретонских кельтов против англов и саксов.