Подобные советы не остались без влияния. Екатерина Медичи усвоила их вполне и на своем совете выработала ряд мер, ведущих к укреплению государства. Было постановлено не допускать во Франции других сеньоров, кроме тех, которые будут созданы самою королевою, не давать им возможности возвыситься до того, что королева не будет в состоянии уничтожить их в случае восстания, препятствовать образованию иной знати, кроме создаваемой изо дня в день, обязанной вполне власти, не могущей вести споры из-за большей или меньшей древности рода. Что же касается принцев, то их следует забавлять и не допускать дo занятия государственными делами[115]. Кроме того, наполнить должности иностранцами, разрушить все замки и крепости, отнять гарантированные гугенотами города, утвердить католическую религию и постараться отделаться от таких сильных домов, как Шатильоны, Монморанси и Гизы[116].
Таково было, в общих чертах, то впечатление, какое произвело на гугенотов Варфоломеевская ночь; такою представлялась она им и с внешней, и с внутренней стороны, как по отношению к тем побуждениям, которые заставили власть решиться на такой странный шаг, так ив отношении ее совершения.
Убеждения и просьбы короля заставляют гугенотов явиться в Париж. Прием, оказанный им, обещания, какие дает им король, значение, каким они пользуются, — все это вместе производит на них сильное действие. С полным доверием относятся они к действиям и поступкам короля. А между тем все это оказывается фальшью, обманом. Король надевает на себя маску, скрывающую самые тиранические цели. Он втихомолку готовит им полную гибель, желает уничтожить их не только как секту, но и как правоспособное, привилегированное сословие. А, главное, уничтожая их, он думает уничтожить и всю аристократию вообще. Лаская их одною рукою, он другою сам, по собственной инициативе направляет против них нож убийцы, подготовляет неслыханную резню. Мало того, в то время, когда Гизы дают в своем доме убежище гугенотам, он стреляет в них, дозволяет убивать их в своем собственном дворце после того, как клятвенными уверениями в полнейшей безопасности усыпляет их недоверие. По его личному приказу во всей Франции совершается избиение гугенотов, «неслыханное в летописях истории», и кальвинистская партия лишается чрез то громадной массы своих последователей.
Какие чувства могли после всего этого питать гугенот^ к королевской власти? Какой характер должны были полнить их действия, их цели и стремления? Еще до резни гугеноты вооруженною рукою старались добиться права полноту свободы совести, их борьба в то время носила на себе чисто религиозный характер. Не в короле, не в королевской власти видели они источник зла, причину гонений и преследований, а в Гизах и католической партии, и на них направили все свои удары. Теперь резня обнаружила, что не в Гизах все зло, что не одни они — виновники преследований, что королевская власть сама является главным деятелем в борьбе с кальвинистами и притом стремится не только уничтожить их как религиозную секту, но вместе с тем и подавить те элементы, чисто политические, которые входили в состав партии, составляли главную ее силу. Могла ли после этого борьба кальвинистской партии за свои права остаться тою же, могла ли сохранить эта партия прежние роялистические чувства и ограничиться прежними, чисто религиозными тенденциями?