Я имел случай указать на то, какие успехи были достигнуты централизациею во Франции. Мы видели, что они заключились гораздо более в чисто внешнем объединении страны и менее всего во внутренней работе, ассимиляции разрозненных и враждебных элементов французского общества. Но к XVI в. дело внешнего объединения было вполне почти окончено, и к этому времени стали обнаруживаться все с большею силою попытки объединить страну и внутри. То были самые разнообразные попытки, имевшие целью создать единство и судебное, и административное, попытки в большей или меньшей степени успешные, хотя далеко не достигавшие в то время, о котором идет речь, той силы, какую им придал Ришелье, а впоследствии французская революция. Элементы, враждебно настроенные против власти, стремившейся обезличить страну, объединить ее сохраняли еще в значительной степени политический характер, обладали политическим, а не одним только социальным значением. Употреблять силу против этих враждебных элементов, подавить их и сделать послушным орудием в руках власти было крайне трудно, да и вряд ли возможно. Опыты прошедшего ясно доказывали это: дворянство и города, несмотря на все понесенные ими потери, сохранили еще и в XVI в., как мы видели, привязанность к старине, к ее вольностям и привилегиям, и готовы были с оружием в руках отстаивать их против правительственного вмешательства. Чтобы ослабить эту политическую силу, необходимы были иные средства, а не одна сила, необходимо было путем медленного влияния на эти политические элементы извратить их природу, отыскать для честолюбия их представителей такую арену деятельности, на которой они сделались бы безвредны для власти, где бы их борьба и соперничество влекли их к разорению и нравственному, и материальному, и заставили бы их в лице короля искать прибежища и милости. Для буржуазии подобною ареною служили должности, которые щедрою рукою раздавала им королевская власть, и мы имели случай видеть, как мало ошиблась власть в своих расчетах, каких верных союзников, каких энергических защитников нашла она в этой среде. Для обуздания знати существовало иное средство — привлечение ее ко двору, и оно оказалось наиболее надежным и верным для достижения цели и помогло более, чем что-либо другое, созданию абсолютизма, обезличению знати. Придворные удовольствия и празднества, разврат и господство женщин, эти всегдашние орудия отвлечения мысли от вопросов жизни, медленно всасывали в себя знать, и когда всасывание было покончено — старый дух знати исчез безвозвратно, и вместо опасных соперников королевская власть нашла льстивых и угодливых слуг. Подобная замена одного настроения, одного образа мыслей другим была тем более неизбежна, что власти не было нужды прибегать к изобретательности, что в старых феодальных учреждениях; в старых нравах она находила богатый запас средств для превращения знати в сове покорное орудие. Двор был учреждением, исстари существовавшим во Франции. У каждого богатого и знатного сеньора существовали подобные дворы, в их замки собирались вассалы, к ним посылалось для обучения рыцарским доблестям молодое поколение. Те же чины, тот же блеск и великолепие, те же празднества и привычки, которые встречаются при дворе позднейших королей, господствовали и здесь в замках, в этих «школах вежливости и других добродетелей»[1441]. По мере того, как усиливалась королевская власть, двор короля стал все больше и больше привлекать к себе знать. Король был верховный сюзерен, он обладал большими, чем кто либо средствами, для того, чтобы сделать жизнь при дворе и более веселою, и более утонченною. Но короли мало обращали внимания на это могучее средство обезличения знати. Людовик XI, всю жизнь свою боровшийся против знати, стремившийся подавить и ослабить ее, систематически отвергал это средство, не любил ни двора, ни его увеселений. Но не прошло и ста лет после его смерти, как эта сила, это средство против знати было сознательно применено к французскому дворянству, и уже в XVII в., в промежуток времени около 60 или 70 лет успело принести свои плоды. Личности, которых лет 70 тому назад не могли отторгнуть от партии оппозиции самые выгодные и почетные предложения, теперь бросили ее для звания коннетабля или маршала Франции; люди, говорившие с отвращением о дворе и его нравах, с увлечением принялись за чтение книг, в которых искусство жить при дворе, заискивать милости было обращено в науку. Трактаты, образцом которых может служить книга неизвестного автора «Traicté de la cour», пользовались большим вниманием публики, выдерживали по нескольку изданий[1442]. А предметы, о которых шла в них речь, отличались новизною точки зрения, с которой их рассматривали. Тут шло дело «о правилах как вести себя при дворе», преподавались начала лицемерия и низкопоклонства, уничижения и ловкости; разбирались средства, как понравиться королю, втереться к нему в доверие, как подавить те страсти, которые могут сделать человека сильным, но зато и неприятным, и как развить те, которые приятны и угодны, но которые унижают человека. Рассматривались тщательно все возможные изменения в привычках и характере короля и предлагались приемы, как понравиться ему, как приладиться к его нраву[1443]. То были правила, составленные для личностей, которые лишь в милостях двора находили удовлетворение своему честолюбию и тщеславию. «Тот, кто хочет вести жизнь невинную и отличную от обыкновенного образа жизни людей, говорит автор упомянутого трактата, тот лучше всего сделает, если не станет показываться при дворе»[1444].
1441
La Сите de Sainte-Palaye J.-В. Mémoires sur l’ancienne chevalerie. T. I–III. P., 1759–1781. T. I. P. 3–4, 40 etc.;
Cм.: Les honneurs de la cour, vicomtesse Fumes // La Curne de Sainte-Palaye J.-B. Mémoires sur l’ancienne chevalerie. T. II.
1442
Я имею под руками четвертое издание (1625 г.) этой любопытной книги: Refuge Е. du. Traicté de la cour ou instruction des courtisans. Rouen, 1625.
1443
Refuge E. du. Traicté de la cour… Part. II. P. 5, 7, 12, 25, 42–43, 136 ff., 170 ff., 173 ff.; Part. II. P. 184–242 (где трактуется об отношении к королю).