Пылкий Тюренн с несколькими дворянами немедленно принялся за исполнение плана и бросился к флоту, но нерешительность остальных не дала ему возможности продолжать начатое дело, и проект пал. Влияние Лану оказалось здесь вполне. Он тогда только что вышел из Рошели, остался в королевском лагере и сошелся с недовольными, относившимися к нему, к его опытности и военным талантам с полным уважением. Его советы — отложить на время предприятие, указание на возможность, даже на несомненность дурного исхода предприятия поколебали многих. Лану наше сильную поддержку в короле Наваррском, который опасался, чтобы герцог Алансонский не передал по дружбе плана заговора Ла Молю, к которому он питал сильное недоверие[1514].
Неудачный исход предприятия не успокоил виконта Тюренна. Слух о прибытии из Англии Монгомери с флотом на помощь Рошели подал ему новый предлог начать агитацию, которая была там успешнее, что весть эта возбудила надежду и у других заговорщиков. И вот вновь началась деятельность в их среде: составлялись кружки, шли совещания, был написан манифест, подписанный Алансоном, были даже приготовлены лодки, чтобы отправиться к Монгомери. Но отступление Монгомери с флотом подорвало проект, а увещания Лану, требовавшего отложить предприятие до более удобного времени, когда восстание не было бы подавлено сразу и нашлась бы значительная масса лиц, готовых поддержать начатую борьбу, заставили заговорщиков отложить исполнение проекта. Прибытие свежих сил в королевский лагерь послужило новым аргументом в пользу мнения Лану, а присылка двором Пинара с поручением к герцогу Алансонскому передать ему формальное запрещение за подписью короля и королевы-матери выезжать за пределы государства[1515], показывало, что правительство, если не знает о существовании заговора, то по крайней мере подозревает, что он существует. Ввиду этих обстоятельств участники заговора порешили отложить дело до более благоприятного времени и предоставили Лану ведение дела, согласились ждать его приказаний и лишь по сигналу, данному им, открыть военные действия. Его торжественное обещание начать борьбу, когда все будет готово для нее, давало им основание надеяться на возможно лучшим исход предприятия, а тот союз, который в его лице они заключали теперь с гугенотами, открывал им возможность найти сильную опору в их борьбе с правительством.
Оппозиция, которую встретили проекты недовольных со стороны Лану, не была результатом одной только склонности его вести дело мирным путем, — он ясно видел, что силы, которыми владеют недовольные, еще не настолько велики, чтобы можно было надеяться на то, что восстание увенчается успехом. Раздоры в среде недовольных, невыясненность и неопределенность их плана, как повести борьбу, постоянные ссоры, которые происходили между ними из-за вопроса о том, к каким средствам прибегнуть ввиду борьбы, взаимное недоверие их друг к другу и опасения, что тайна их может быть выдана правительству кем-либо из участников заговора, молодость и неопытность вождей, их колебания, наконец, невозможность при существовавших тогда обстоятельствах найти сильную поддержку лично для себя в среде гугенотов, особенно вследствие враждебного отношения рошельской буржуазии к знати, — что Лану испытал на себе не более месяца тому назад, — в связи с теми надеждами, которые он возлагал на короля, дававшего торжественные обещания гарантировать права гугенотов, заставляли Лану оттягивать дело до того благоприятного момента, когда партия политиков организуется вполне и найдет более сильную численную поддержку в знати, когда можно будет вполне рассчитывать на помощь гугенотов.
События, совершившиеся после осады Рошели, бестактность правительства помогли Лану выполнить его обещание, ускорили время всеобщего восстания. Своими действиями правительство все более и более увеличивало число лиц, готовых пристать к партии политиков. Обращение крайне дурное с дворянством, холодный прием, какой встретила знать при дворе во время отъезда Генриха в Польшу, чрезмерное усиление власти и влияния итальянцев, все это, как и многие другие действия правительства, довели дело до того, что дворяне — католики толпами оставляли двор[1516], унося с собою злобу и ненависть к правительству, устранявшему их от участия в управлении делами, переставшему оказывать им прежние милости. Они становились удобным материалом, которым не трудно было воспользоваться вождям партии политиков на случай восстания. А между тем положение тех, кто оставался при дворе, всех принцев крови и их свиты, становилось с каждым днем все хуже и невыносимее. При каждом удобном случае им наносили оскорбления, и они находились в постоянном страхе за свою жизнь. Домашние обыски стали обыкновенным явлением, и комнаты короля Наваррского и других принцев стали часто посещаться солдатами, которые прерывали все вещи с целью открыть след какого-либо заговора. Графу Ла Молю, любимцу герцога Алансонского, лишь благодаря простой случайности удалось спастись от кинжала убийц, поставленных самим королем, сторожившим ненавистного ему человека[1517]. Король Наваррский вечно страшился подвергнуться той же участи, а относительно принца Конде было известно, что король выразил сильное изумление, узнавши, что он вернулся живым из под Рошели[1518]. Двор представлял арену, где клевета, коварство и обман находили, по словам Генриха Наваррского[1519], полный простор и где смуты и ссоры стали обыкновенным явлением. Раздражение придворной знати, ее вражда к любимцам можно было ожидать страшной резни. А Екатерина Медичи употребляла все усилия, чтобы еще более раздражить страсти, разжечь затихавшую вражду между Гиза-ми и Монморанси[1520]. Она думала уничтожить этим опасных для нее соперников, а не замечала, как вырабатывала из них крайне опасных для себя людей, которые могли, при господствующем неудовольствии, поставить ее в крайне затруднительное положение. Тогда как раз выезд Генриха Анжу в Польшу и опасная болезнь Карла IX возбуждали с особенною силою умы, и вопрос о том, кто сделается по смерти царствующего короля королем Франции, занимал всех, так как от такого или иного решения его зависело или утверждение существующего порядка, или радикальное его изменение и изгнание ненавистных итальянцев. Взоры всех недовольных, обращались невольно к герцогу Алансонскому, как к лицу, которое имело наибольше прав занять вакантный трон и на которое знать возлагала все свои надежды; в нем видели человека, заявившего враждебное отношение к существующему порядку дел, недовольного тем жалким положением, в какое Екатерина Медичи поставила и его, и знать. Напротив, Екатерина Медичи и Гизы употребляли все усилия, чтобы отклонить происки политиков и посадить на французский трон Генриха, приверженность которого и безграничное уважение к делу католицизма были хорошо известны, Генрих медлил с выездом, изобретал всевозможные предлоги, чтобы оттянуть то время, когда он должен будет оставить Францию и Лувр, проститься и с роскошною обстановкою, к которой он привык, и с теми придворными феями, красота которых держала его постоянно у ног их; проститься, быть может, и с короною Франции.
1516
La Popelinière H. L.-V. La Vraye et entière histoire de ces derniers troubles, advenus tant en France qu’en Flandres et pays circonvoisins, comprise en dix livres. T. I–II. Cologne, 1571. T. II. P. 201.
1517
L'Estoile P. de. Registre du règne de Henry III // Collection des mémoires relatifs à l’histoire de France / Ed. M. Petitot. T. XLV. P., 1859. P. 82 ff.
1519
Thou J.-A. de. Histoire universelle de Jacques-Auguste de Thou depuis 1543 jusqu’en 1607. T. I–XVI. L., 1734. T. VII. Lib. LVII. P. 63.