То был сильный удар, нанесенный самолюбию молодого герцога, и вместе с тем он подрывал и влияние Монморанси. Его увещания продолжать дело мирно лишь вызывали теперь раздражение в среде партии и заставляли ее еще с большею силою стремиться к начатию военных действий. Ив Бринон показывал впоследствии на суде, какие проклятия против Монморанси, против его медлительности выходили из уст одного из дворян, Ла Нокля[1562]. Настроение слишком сильно склонялось в пользу восстания, и политики стали теперь еще с большим нетерпением ждать сигнала со стороны Лану.
Сигнал был, наконец, подан: состояние гугенотской партии было именно таково, что осторожный, постоянно выжидавший удобного случая Лану счел возможным начать военные действия. Волнение все сильнее и сильнее охватывало страну. В Лангедоке, несмотря на постоянные перемирия, постоянные переговоры, которые Данвиль вел с гугенотами, то в том, то в другом месте вспыхивали восстания, начинались военные действия, и города и замки, одни за другими, попадали в руки гугенотских губернаторов[1563]. В Оверни движение, начатое еще во время осады Рошели капитаном Мерлем и его разбойническою шайкою, не дававшей пощады католикам, грабившей католические церкви и монастыри, разрослось в открытый бунт. Из всех замков поднимались гугенотские дворяне, собирались вместе и отправлялись завоевывать города и замки. Всякая безопасность исчезла в этой области, торговля прекратилась, крестьяне бросали свои поля и уходили в города, или приставали к шайкам, которые наполняли собою страну. Но в городах опасность не уменьшалась: страх овладел всеми. Улицы были вечно переполнены испуганными горожанами; набат не переставал звучать, и с городских стен любого города можно было видеть зарево пожара: горели замки, выгорали целые деревни. Вся верхняя Овернь поднялась как один человек, и под предводительством виконта Лаведана гугенотской знати удалось захватить важнейшие укрепленные местности. А в это время, дворяне нижней Оверни толпами приставали к Мерлю и наводили ужас на католиков[1564]. Провинция Дофине представляла тоже арену ожесточенной борьбы. Монбрэн и Ледигьер собирали войска, созывали отовсюду своих приверженцев и с их помощью отнимали шаг за шагом владения у короля[1565]. Организация, введенная собранием Милло, увеличивала силы гугенотов и, открывая обширное поприще для влияния знати, предавая в ее руки заведывание всеми делами партии, привлекала к партии новых свежих деятелей, которые могли теперь рассчитывать на то, что их честолюбие будет удовлетворено, что они будут играть важную роль. А между тем недовольство Булонским эдиктом все более и более отталкивало от власти и те мирные элементы партии, которые прежде отказывались вести с нею вооруженную борьбу, а теперь, пораженные известием о наглой попытке власти захватить Рошель, все более и более сближались с теми деятелями партии, которые успели уже доказать на деле свои силы. Их надежды — добиться мирным путем гарантий свободы совести и религии — исчезли, а низость и вероломство врагов заставили их посмотреть на свое положение иными глазами. Они увидели, что правительство, вместо того, чтобы изыскивать средства против зла, своими действиями лишь увеличивает его: оно оскорбило послов, отправленных к нему гугенотами, угрожало им и своими угрозами заставило их удалиться лучше ни с чем, чтобы только не быть мишенью для всевозможных обид; не удовлетворило оно и просьбам и представлениям польских послов, оказавших Франции великую честь, избирая королем одного из ее принцев, не вняло заступничеству германских князей, отняло места у всех тех лиц, которые защищали правое дело, и увеличило своими происками и без того тягостное положение гугенотов. Мало того, что оно умерщвляло верных вопреки всякому праву и чести в течение августа и сентября и тиранило их совесть, вынуждая у них отречение от истины, — оно попыталось вновь начать резню и с этою целью старалось захватить Рошель, а своим эдиктом показало, между тем, что тем, кто сопротивляется, оно дает права, а тех, кто оказывает повиновение, подвергает гонениям и угнетает. Все эти поступки правительства стали ясны для всех, ясна стала и причина зла: король — в руках лиц, враждебных религии, все, что он говорит, видит или слышит, все это — результат внушений близких к нему лиц, которые стараются обратить Францию в Турцию, и из правосудного и милостивого короля создали мстительного и жестокого тирана. Оттого, правосудие перешло в нечистые руки, и вместо правосудия водворилось во Франции кривосудие и всякие неправды; оттого и принципом правительства сделалось правило, тщательно соблюдаемое, что относительно гугенотов не следует выполнять данного обещания и клятвы. При таком положении дел нечего было думать о мирных средствах: они не помогут. И вот боязливое и мирное меньшинство торжественно одобрило действия тех, кто прежде уже начал борьбу, и объявило, что оружие — священный якорь спасения, что необходимо тесно соединиться всем, и путем борьбы добиться прав, стать свободными людьми, французами, а не рабами, лишенными даже свободы душевной[1566].
1564
Imberdis A. Histoire des guerres religieuses en Auvergne pendant les XVIe et XVIIe siècles. P»1840. P. 137–152.
1565
Videl L. Histoire du connestable de Lesdiguières contenant toute sa vie… Grenoble, 1650. P. 33 ff.;
Serres J. de. Commentarium de statu religio-nis… P. 119 b, 135.
1566
См.: Declaration des causes qui ont meu ceux de la Religion à reprendre les armes pour leur conservation, l’an 1574 // Mémoires de l’estât. T. Ill-Р. 47 ff.