«Он был первым царём Константинополя, — заметил Агафий, — абсолютным монархом как по титулу, так и в реальности». Никто не воспринимал его как Флавия Юстиниана, цезаря и победителя. О нём говорили как об автократе.
Когда он подписал пятидесятилетний мир с Хосровом, по которому за большую плату золотом увёл солдат с восточной границы, сохранил несколько привилегий в области торговли и защитил христиан, живущих в Персии, то с восторгом читал приветственные слова персов: «Божественный Хосров, Царь царей с древних времён, Юстиниану Цезарю, нашему брату».
Юстиниану казалось, что он сравнялся со своим могущественным соперником, восточным деспотом, в течение одиннадцати веков следившим за византийским троном. Люди, говоря о Хосрове Великом, упомянут имя Юстиниана Великого. Император едва ли обращал внимание на другое. На сирийском побережье началось развитие шёлковой культуры, берущей начало от первых червей, тайно завезённых из Страны шелка. Он упорно продолжал вести спор с патриархом Константинополя, ставившим под сомнение его указ, касающийся всех церквей.
Юстиниан и его престарелые теологи разработали формулу вселенской веры, которая отвечала на все вопросы, как то: человеческое начало и божественная природа Христа. Согласно доктрине Афтартодокии, божественное происхождение Спасителя было полностью доказано. Это окончательное решение Юстиниан собирался навязать всем церквам. Он разгадал загадку непознанного. Но на востоке и западе епископы возмущались, а папы и патриархи были открыто против. Они предпочитали верить в то, что не могли понять.
Иногда, склонившись над словами, написанными собственной дрожащей рукой, Юстиниан думал, действительно ли он разгадал вечную загадку, с жаром искал подтверждения. Всё, что окружало его, приобретало новое значение: над Великой церковью возвышался новый купол, он наблюдал за крещением хана язычников-герулов, на Кавказе язычники-лезгины и иберийцы крестились тысячами, приходя к христианскому спасению.
В Эфиопии установилась христианская церковь.
Юстиниан смутно помнил, что послы диких аваров были совсем другими: узкоглазые звероподобные существа с распущенными по плечам волосами, одетые в лошадиные шкуры со свисающими гривами. Он подносил аварам великие дары, чтобы усмирить их, и варвары тратили золото на оружие, которое покупали на городских рынках, а племянник Юстин благоразумно переправлял его на границу, невзирая на гнев аваров. Нет, их не удалось крестить.
Лежа без движения, глядя на мерцающие звёзды на голубом мозаичном потолке своей спальни, Юстиниан видел, как солнечный свет становится всё сильнее, падая на алебастровое окно, и ждал шагов ключника. В своём родном городе, Юстиниане Приме, он завершил строительство и возвеличил свой старый дом, разместив там архиепископскую епархию. Двадцать городов носили его имя, но Юстиниан Прима будет самым значительным, потому что там дом его отца, о котором он никогда не говорил в Константинополе, стыдясь крестьянского происхождения. Юстиниан хотел подняться и подойти к иконе. Нужно было подписать новый церковный указ. Силентиарии, невидимые, ждали в тени. Но он говорил только с ювелирными мастерами о саркофаге из чистого золота на бронзовой основе, украшенном массивным крестом, готовом к приёму тела. Юстиниан ждал, думая, что хорошо бы подняться на крышу дворца Дафны (теперь он не решался ходить в императорскую ложу на ипподроме) и взглянуть на Августеон, где стояла статуя Юстиниана Великого с гордо поднятой рукой.
Он услышал шаги ключника и рассердился, поняв, что сейчас вечер, а не утро, и силентиарии зажигают свечи, а не лампы. Горели две свечи, похожие на церковные, а рядом с ним священник повторял слова «Трисагиона». Глядя на две свечи у себя в головах, Юстиниан хотел обратиться к силентиариям, попросить свою одежду, чтобы подняться с постели и выйти из спальни подальше от свечей. Он умер той же ночью, восемь месяцев спустя после Белизария, 14 ноября 565 года.
В зале дельфийского дворца ждали патриарх, стражники и наиболее влиятельные сенаторы, уже решив, кто станет наследником полубезумного восьмидесятидвухлетнего императора. Они послали глашатая за Юстина Второго, племянника Юстиниана.
В спальню мёртвого, где на страже стояли силентиарии у свечей, вошла женщина, взволнованная и притихшая, с куском пурпурного шелка в руке. Склонившись перед кроватью, она приготовилась обернуть тело пурпурной тканью с вышитыми на ней золотой нитью символами побед и титулами императора. Подойдя помочь, силентиарии заметили, что у женщины тёмные волосы и глаза Феодоры. Она имела семейное сходство, поскольку была Софией, дочерью Комито, актрисы, вышедшей замуж за патриция Сита.
Силентиарии поняли, что вельможи в дельфийском зале обратили своё внимание на Софию. Юстину повезло, что его жена — племянница Феодоры, божественной Августы.
Глава 9
ПОЯВЛЕНИЕ ВИЗАНТИИ
Юстиниан Первый недолго пробыл в своём золотом саркофаге, когда провалилась его попытка повернуть вспять ход истории. Наследники не наделили его единственным титулом. Он так и не был назван Юстинианом Великим. Племянник императора Юстин Второй попытался наладить защиту возрождённой империи, восстановив экономику, а затем тихо сошёл с ума.
Однако в городе труды Юстиниана не прошли даром. Византия стала всемирно известным государством, удивляя всех своим великолепием и суматохой. В тёмные века она оставалась хранилищем научного знания и энергии. Поколения спустя путешественник с удивлением заметил, что «в Византии каждый трудится».
Вскоре после душевного срыва своего супруга императрица София, племянница Феодоры, начала править с помощью командующего стражниками Тиберия, который был больше солдатом, нежели экономистом. Когда София обвинила его в том, что он опустошает казну, Тиберий ответил: «Наша казна никогда не опустеет, пока бедные получают милостыню, а пленников выкупают». Но на этом закончилась семейная династия старого Юстина, за Тиберием следовали военные, пытавшиеся удовлетворить отчаянную просьбу империи о помощи и защите. Мечта о всемирной христианской Римской империи превратилась в необходимость оборонять город.
У стремления Юстиниана отвоевать запад оказались непредвиденные последствия. В Испании и Провансе визиготские короли свергли византийских правителей и купцов из Кордовы, оттеснив их к морским гаваням; в Африке, более медленно, то же самое проделали племена берберов, отогнав имперские гарнизоны к побережью. Поскольку острова пока были безопасны, империя цепко держалась за Сицилию и Карфаген, первые завоевания Белизария. Юстиниан думал о Средиземном море как о средстве покончить с завоеванием мира. Владение им должно стать главным достижением военного искусства.
Довольно быстро активные ломбардцы начали миграцию по итальянскому полуострову, куда испуганная София отозвала Нарсеса. Больше не существовало призрачного королевства готов вдоль реки По, чтобы остановить ломбардцев. Они свободно расселялись по всему полуострову. Византийцы удерживали гавани вроде Равенны и территорию к югу до самого Неаполя. И готское королевство Теодориха, и имперская провинция, о которой мечтал Юстиниан, так и не появились, и Италия долгое время оставалась разделённой: север оторван от юга, а культурные центры — от папского Рима. В разрушенном Риме остатки населения просили милостыню у паломников, которые отваживались идти к малярийной равнине Кампании, чтобы посетить её святыни. Скоро население слилось с другими народами на северо-западе, больше склоняясь к франкам-католикам, нежели к восточному городу. Григорий Великий, а не византийские императоры, возобновил отношения с Британией при помощи своего миссионера Августина.
Дунайская граница, на которой так долго служил Германий, почти исчезла. Жалкие горстки «романизированных» варваров вроде герулов и булгар оставили после себя пустое пространство; его заполнили устрашающие авары, в 591 году подойдя к самым воротам Константинополя. В то же время казавшиеся непобедимыми славяне проникли дальше, на родину Юстиниана Македонию, в саму Грецию и на Балканы. Они редко соприкасались между собой и следовали за вторжениями степных кочевников, как койоты следуют за стаей волков.