И несчастье не заставило себя ждать. Беда обрушилась на веселую маленькую Фео — запах смерти в доме, грубость, побои, унижения, — все это было страшным ударом для смышленого и свободолюбивого ребенка.
Однажды Акакия смертельно ранил цирковой медведь. Феодора видела, как убивалась мать над телом бедняги, но не прошло и недели, как не успевшее остыть место на супружеском ложе занял другой мужчина. Мать никто не осуждал: нужно было кормить девочек. Покойный Акский, хотя и был туповат, отличался добрым нравом и снисходительно относился к ремеслу жены. Сменивший его Ородонт, молодой левантинец, оказался жесток, вспыльчив и себялюбив. Если дети шумели и беспокоили его, он колотил их, и Феодора возненавидела отчима, научившись в то же время скрывать свои чувства и всегда быть начеку.
Вместе с женой покойного Ородонт намеревался унаследовать и должность смотрителя зверинца «зеленых». Но процветавшая в столице коррупция сделала свое дело, — несмотря на взятку, пост достался другому, более щедрому претенденту. Это оказалось катастрофой для маленькой семьи — Ородонт перестал давать деньги на содержание детей.
Отчаявшись, бедная женщина решилась на крайнюю меру, казавшуюся ей единственным средством спастись от нищеты.
Феодора очень хорошо запомнила все случившееся потом. Мать, рыдая, одела девочек в чистые белые туники, украсила цветами их головки и вывела на слепящий песок Ипподрома.
Начинались состязания колесничих. Слышно было, как за воротами фыркают и бьют копытами лошади. Нервы толпы и поводья возничих были натянуты до предела. Наездники с трудом удерживали своих скакунов на месте, готовые отпустить их с первыми ударами гонга.
Девяносто тысяч зрителей заполняли трибуны, уходившие ввысь. С изумлением все эти девяносто тысяч воззрились на трех маленьких девочек, робко замерших на арене близ трибун, где помещались «зеленые». Сверху белые фигурки казались крошечными.
Над рядами пронесся ропот:
— Что это за ублюдки?
— Что они здесь делают, кто пустил их сюда?
— Лысый Вельзевул, может, это дурацкая шутка?
— Погодите, это, должно быть, новое представление!
Восьмилетняя Комито, пятилетняя Феодора и трехлетняя крошка Анастасия, исполняя то, что приказала им мать, внезапно упали на колени и, подняв вверх ручки, умоляли о милости и покровительстве.
На трибуне над кафисмой вдруг поднялся человек. Все узнали его — это был Остий, первый глашатай партии Зеленых. Он начал речь, и его мощный голос словно чеканил слова, позволяя каждому присутствующему на Ипподроме хорошо слышать его.
— Знайте, о люди… это просто уловка… дабы унизить правосудие… обращение к почтенной публике… недостойного мужа, который таким образом хочет получить пост… уже отданный другому человеку… много достойнее!..
Толпа разразилась ревом негодования. Так вот в чем дело! Глашатай тем временем продолжал:
— Это незаконно… женщины не допускаются на представления… всем известно… скачки придется отложить!..
Это стало последней каплей. Для византийцев, уже выложивших свои деньги и дрожащих от нетерпения, такой поворот событий был немыслим. Понеслись раздраженные крики:
— Вон их немедленно!
— Очистить арену!
— Кто выпустил сюда этих маленьких потаскушек?!
Вдруг кто-то злобно завопил:
— Да начинайте же скачки!
Толпа немедленно подхватила этот крик.
— Начать скачки! Начать немедленно!
О жажда зрелищ любой ценой, темный инстинкт толпы! Стоило отпустить лошадей, как три крошечных живых существа будут уничтожены, втоптаны в песок могучими копытами. Толпа была охвачена жадным желанием увидеть, как белый песок превратится в кровавую кашу — вот это будет забава!
Оживление у ворот нарастало. Казалось, распорядители готовы пойти на поводу у бесновавшейся толпы, а несчастные дети обречены, никто и ничто уже не спасет их.
Напуганные шумом, сестры поднялись с колен и стали медленно пятиться, держась за руки. Старшая, казалось, начала понимать угрожавшую им опасность. Она побежала первой. Феодора, крепко вцепившись в ее руку, тащила за собой младшую, чьи короткие ножки едва научились ходить. Анастасия упала, но Феодора упорно волокла ее по песку, стараясь не отстать от Комито.
Внезапно шум на трибунах стих. Со стороны «синих» раздался резкий голос Друба, заставивший остальных умолкнуть. Зрители затаили дыхание, стараясь не пропустить ни слова.