Ярко запомнилось, как Капелько отучил меня «блинкать» через слово. Сидели дома у художника Александра Ковригина, я что-то увлечённо рассказывал, вставляя «блин», а Капелько каждый раз добавлял, причмокивая: «Блин с маслом!» Я обиделся: «Феофаныч, ну чего перебиваешь?» — «А ты блин попусту не поминай. Это слово непростое». Сказал это как-то так таинственно, что я стал поминать блин реже…
Позволю себе поместить здесь несколько кусочков из своей повести «Малая жизнь», где появляется Владимир Феофанович… Это не документальный текст, поэтому имя и фамилию я изменил, а вот с отчеством персонажа ничего поделать не смог — оно осталось таким же… Повесть написана в 1996 году, многие сцены в ней, что называется, с натуры:
«Тридцатое апреля. С утра в художественную школу стекаются бородатые и гладко выбритые, высокие и низкорослые, худые, еле волочащие ноги и спортивно-подтянутые, но всё же чем-то очень похожие друг на друга люди. За спинами или под мышкой несут завёрнутые в тряпки картины и, встречая в галерее сотоварищей, грубовато-ласково выкрикивают приветствия, радуются, закуривают, наперебой что-то друг другу рассказывают.
Часов в десять приехали из Абакана Боря Титов и Димка Кидиеков, а во второй половине дня появился согнувшийся под тяжкой ношей — тремя большими полотнами в рамах из распиленных повдоль стволов ели с залакированной корой — патриарх южно-сибирской живописи Михаил Феофанович Федотько. Ему давно перевалило за семьдесят, был он родом из старообрядческой семьи и впервые попал в город, как сам рассказывал, в июле сорок первого, на сборном пункте, а картины увидел в Москве, в ноябре того же года, когда их стрелковый батальон водили в Третьяковскую галерею…
— …Ну, машины не нашёл, пришлось на автобусе вот телепаться, — оправдывался Михаил Феофанович, пока ребята снимали с него холсты. — Кондукторша багажные требует, а откудова?! Вот на пойло заначил маненько, но ей не дал, уговорил, чтоб так повезла. Художник, говорю, картинки вот на выставку надо доставить. Плюнула: езжай, говорит…»
В этом куске есть неточности. Одна — непростительная: в ноябре 1941-го по Третьяковке не водили экскурсий — картины как раз в то время упаковывали и везли в эвакуацию, в Новосибирск… А другая вполне объяснима: Капелько выглядел таким древним, что складывалось впечатление — вполне мог воевать. Лишь недавно, заглянув в «Википедию», я узнал, что родился он в 1937 году, и значит, тогда, в девяносто четвёртом — девяносто пятом, ему не было и шестидесяти. И появился он на свет не в глухом таёжном посёлке, а в Красноярске… Хотя органичней всего Капелько смотрелся не в мастерской, не на диких хакасских скалах, не в степи, а в заросшем таёжными травами и никогда там не вызревающими подсолнухами огороде в саянском селе Верхнеусинское, где то ли снимал, то ли имел избушку и куда часто уезжал «отвыкать от города».
Дальше в повести художники развешивают картины. Капелько-Федотько тоже принимает участие.
«Алексей Пашин отбирает у Федотько стремянку:
— Феофаныч, не лазь ты! Мы сами твоё так развесим, что идеал получится!.. Сковырнёшься вот, что нам-то делать тогда?
— Ага, сынок, — хитро усмехается Федотько, не выпуская стремянку из рук, — может, ещё и красить за меня будете? Нет уж, сам накрасил, самому и цеплять! Вот на посмертной — там уж делайте с моими почеркушками чего хотите…»
Всё развешано, и художники медленно ходят по галерее, изучают картины товарищей, оценивают, хорошо ли — выгодно — висят свои холсты. Завтра открытие, придут не только простые зрители, но и покупатели…
«Михаил Феофанович глазами мастера щупает „почеркушки“ (так внешне пренебрежительно он выражается о результатах своего и своих учеников труда), иногда удовлетворённо, даже радостно-изумлённо крякает. Он прищуривается, склоняет набок кудлатую седую голову, пытается что-то найти в слабой работе — но, может, слабая она только на первый взгляд, и чтобы понять, разглядеть её силу, нужно вглядеться, приложить усилие… У Михаила Феофановича долгая, полная приключений и испытаний жизнь. Этнографические и археологические экспедиции, путешествия по тундре, пустыням, тунгусской тайге, зимовки в охотничьих избушках, и везде он работал, везде красил, зарисовывал, схватывал впечатления; он оформлял залы по истории древности в музеях Минусинска, Красноярска, Абакана, его картины во многих собраниях и галереях, но богатств Федотько так и не скопил; как и многие его младшие собратья, тоже „перебивается“…