Ночь выдалась холодной, а утром пошел сильный снег. В поисках дров перетрясли все тюки, и тщетно. Чтобы отогреться и вскипятить чай, пустили на костер шесты от палатки. Русло реки в конце концов привело к распадку, и, следуя вожатому, караван начал подниматься наверх. Заночевать пришлось на вершине горы. Теперь не было и дров, и люди пытались согреться, прижимаясь к теплым бокам прилегших на снег лошадей.
Спуск с седловины оказался опаснее подъема, и только вязкий сырой снег помогал тормозить и не скатиться в пропасть. Голод и неуверенность в том, что им суждено вернуться к родным домам, по-разному, как подметил Матюшкин, действовали на его спутников. Бережной, отойдя на привале от общей группы, вставал на колени и, осеняя себя крестным знамением, истово молился, взывая к Господу о заступничестве, милосердии и спасении их жизней. Якут Анисим что-то заунывно пел на своем языке. Другой прыгал и скакал по камням, производя впечатление человека, у которого «не все дома». Матюшкин же пытался изгнать черные мысли воспоминаниями о лицейских друзьях — о Кюхельбекере, всегда флегматичном добряке Дельвиге, о проказах стихотворца Пушкина... Как веселы и остроумны были их общие забавы!
Шатаясь от слабости и подумывая, не пора ли, чтоб утолить голод, пристрелить одну из лошадей, добрели днем до гряды холмов и пошли наверх. Вера, что удастся вырваться из кольца гор, уже едва теплилась у заплутавших странников. Но что это темнеет внизу, на равнине?
— Лес, лес! — раздалось почти одновременно из нескольких глоток.
Подзорная труба позволила лучше рассмотреть небольшую рощу лиственниц. А невдалеке от нее видно и озеро.
Напрасно подстегивали они лошадей, побуждая двигаться вскачь. Измученные животные, как и люди, плелись еле-еле.
— Надо все же подстрелить одну. Конина подкрепит нас, — вернулся мичман к одолевавшей его мысли.
— Нет, тойон, — возразил якут Анисим. — Они уже больны. У них плохая кровь. Мы тоже заболеем, если съедим их мясо.
— Он прав, — подтвердил Бережной. — Только Бог поможет нам.
Так дотащились до берега озера и без сил рухнули на покрытую снегом траву.
— Анисим, — Матюшкин потряс уже засыпавшего якута, — где-то у нас была сеть. Надо забросить ее.
Якут с трудом встал, осознав простоту и разумность этой мысли. Он распаковал один из тюков, достал сеть. Снял с лошадиной спины привязанную к ней легкую лодку — ветку и отнес ее к воде. Мичман передал ему сеть, и, отплыв подальше от берега, якут начал аккуратно опускать сеть в воду. Вернувшись, он вновь лег на землю и тут же уснул. Сон сморил и мичмана.
Разбудило солнце. Поднялся один, другой... Встал и Матюшкин. Взглянул на часы: ого! Скоро и вечер. Сеть по-прежнему недвижно лежала на воде.
— Анисим, — воззвал к якуту Матюшкин, — не пора ли проверить улов?
В сети действительно кое-что оказалось: три крупных жирных чира, несколько сигов.
— Господь помог! — рухнул на колени Бережной.
Чуванец уже ожесточенно рубил ближнее дерево. Затрещал костер, и вскоре из котла пошел ароматный рыбный дух. Подкрепившись, повеселели и на отдохнувших лошадях поехали дальше. Теперь уже каждый верил, что смерть прошла стороной. К вечеру добрались до Анюя и на устье впадавшего в нее ручья стали располагаться на ночлег.
— Гуси! — устремив глаза в небо, задумчиво сказал Бережной.
— И сокол над ними кружит, — углядел Матюшкин.
Примерившись, хищник камнем упал на одну из птиц. И что это? Смертельно раненый гусь стал стремительно расти, приближаясь к земле, и рухнул чуть не на головы изумленно наблюдавших эту картину путников. Подобрав мертвую птицу, Бережной благоговейно перекрестился:
— Господь услышал наши молитвы. Помог опять!
В долине Анюя немилосердная прежде судьба, словно в награду за терпение, решила сторицей воздать страдальцам за испытанные ими лишения.
Следующий привал устроили в тополиной роще, на мыске, образуемом при впадении в Анюй малой реки. Рядом — пышный луг, прекрасное пастбище для лошадей.
— Рыба скатывается, уходит в ямы. Надо построить закол, — предложил один из якутов, и, согласившись с ним, дружно взялись за дело.
Приток Анюя перегородили дровяным забором с небольшим отверстием внизу и против ловушки закрепили сеть. В ожидании разожгли жаркий костер: к ночи начало подмораживать. Солнце едва скрылось за холмами, и облака еще светились его отблесками. Не прошло и часу, как сеть стала дергаться и утопать в воде. Взявшись за канаты, вытащили ловушку на берег. Внутри все плескалось, кипело, рыбы прыгали вверх, пытаясь уйти на свободу. Улов оказался богат, и Бережной не поленился пересчитать пойманных рыб — их оказалось без малого двести: голец, муксун, чир... Досыта наевшись, вновь поставили сеть.
Воспоминания о голодных муках еще были слишком свежи у каждого, и все стремились запастись впрок. За ночь ловушку опустошали несколько раз, через час-полтора. Место было выбрано фартовое: к утру общий улов составил почти тысячу штук. И только тогда позволили себе прилечь на отдых.
Когда встали, Матюшкин заикнулся: не пора ли двигаться дальше? Запас пищи есть, голод им не грозит. И тут же град упреков посыпался на него: кто же уходит от своей удачи? И даже Бережной встал на сторону проводников.
Днем рыба не пошла. Но ночной улов вдвое превысил результат предыдущей ночи. Рыбы было уже так много, что, посоветовавшись, единодушно порешили, что всю везти не стоит. Надо сделать склад, сайбу, и часть запасов оставить здесь. Быть может, этот пищевой склад спасет от голодной смерти семьи кочующих здесь чуванцев или юкагиров. А за сохранность рыбы при наступивших морозах можно не волноваться.
Стоял самый конец августа, и Бережной вспомнил, что ныне день тезоименитства государя императора Александра I и надобно достойно его отметить. Якуты взялись поварить. Кроме отварной рыбы, сделали из нее шашлыки, малосолку. Приправили кушанья найденным на лугу диким луком и питательными травами. Жалели лишь, что запас водки кончился. Но и без нее молитвы в честь государя, Белого царя и Сына солнца, как называли императора якуты и юкагиры, звучали вслед за Бережным дружно и слаженно. В благодарность за усердие купец угостил проводников мешочками табака, который так и не удалось выменять на другой товар у чукчей.
Едва двинулись на отдохнувших лошадях дальше, как обнаружили в роще чуванскую сайбу и в ней запас зимней одежды. Бережной перекрестился:
— Бог слышит молитвы, спасает нас!
Одеты были легко, по-летнему, и морозы начали основательно донимать. Для всех шестерых путников в сайбе нашлось по меховой кухлянке, паре рукавиц и теплой обуви из оленьих шкур. Взамен оставили в сайбе табак, порох и свинец и вбили рядом крест, указывающий направление к рыбному складу.
Морозы быстро крепчали, и притоки Анюя сковал лед. По ночам тонкий ледок образовывался и на большой реке. Вплотную подступавшие к ней горы вынуждали всадников иногда несколько раз на день переходить с одного берега на другой. Но вода заметно упала, и на шиверах это не представляло особых трудов.
Уже и чуванская одежда недостаточно оберегала от холода, и, чтобы согреться, слезали с лошадей и шли рядом с ними пешком.
Так добрались до юкагирского становища. Бережного и проводника-юкагира многие здесь знали, и гостям выделили, освободив ее, самую большую юрту. В теплом помещении, под укрывшим от непогоды пологом, сон был крепок как никогда.
— Я, Федор Федорович, — твердо, с сознанием, что он сделал для своего спутника все, что мог, объявил наутро Бережной, — решил на пару недель здесь задержаться. И сам отдохну, да и лошадям пора хороший отдых дать. Так что уж дальше вы сами.
Сообщение было не из самых приятных. Но что ж делать? Поблагодарив купца за помощь, Матюшкин, скрыв неудовольствие, ответил:
— Река еще не стала, поплыву по реке.
Путь отсюда до Нижнеколымска был немалым, не менее пятисот верст. На реке же через неделю-две следовало ожидать ледостав. Но об этом мичман предпочитал пока не думать.
Старейшина юкагирского рода посоветовал сколотить для плавания крепкий плот, и с помощью местных жителей через несколько дней он был готов. По мнению мичмана, плот получился неуклюжим с виду: узким с одного конца, где связали вершины осиновых бревен, и широким с другого. Пустоты заполнили вбитыми меж толстых бревен мелкими лесинами, и все сооружение было стянуто ивовыми прутьями. Однако испытания показали, что клинообразная форма дает плоту хороший ход на воде. Для управления сделали пару весел и шесты.