Геденштром пригласил пройти в другую комнату, оборудованную как своего рода музей. На стенах ее можно было видеть и старинное ружье, и лук с костяной рукоятью, и причудливые маски, служившие, вероятно, для шаманских камланий. По соседству с ними — праздничные одеяния бурятов, должно быть, привезенные Геденштромом из Верхнеудинска. На подвесных полках и в застекленных шкафах — образцы горных пород, кости неведомых животных, черепа...
Геденштром снял с полки один из экспонатов:
— Это и есть мамонтовая кость, за которой тамошние купцы готовы идти хоть на край света. На Якутской ярмарке она составляет, наряду с пушниной, основной предмет торга.
Он положил кость на место и взял в руки что-то похожее на череп.
— Полюбуйтесь: здесь начало рогов. Совершенно необычная форма. Показывал нескольким научным авторитетам. В один голос говорят, что науке этот вид еще не известен. Череп вымершего ископаемого зверя. Нашли в Новой Сибири. Там и другое находили. Вот, например, тоже любопытная штука — костяной юкагирский скребок для выделки кож. А вот в этот каменный футляр он вкладывался. Найдены спутником Санникова на острове Фаддеевском. Я думаю, эти орудия труда принадлежали предкам юкагиров — омокам. О них говорят, что лет сто назад они переселились на ближние к берегу острова, а потом ушли на те дальние, к Берингову проливу, которые вы собираетесь отыскать.
— Как, по-вашему, Матвей Матвеевич, — спросил Врангель, — почему после Семена Дежнева никому из путешественников, ни Куку, ни другим, не удалось пройти Беринговым проливом?
— Я думал об этом. Все дело, думаю, в том, что для такого плавания нужны исключительно благоприятные погодные условия. По моим наблюдениям, море у берегов Ледовитого океана мелеет, а масса льда все более нарастает. Нам пока слишком мало известно и о течениях у его берегов, и о тех законах, которые определяют формирование ледяных полей. Со временем, вероятно, приполярный район моря будет изучен лучше, и, надо полагать, ваша экспедиция внесет в это свой вклад. Главное, — с мрачноватым юмором заключил Геденштром, — постарайтесь вернуться — целыми и невредимыми. А ваши трупы, сами понимаете, для науки представят слишком малый интерес. Что же до ревматизма, который вы, как и я, наверняка там заработаете, то это лишь малая дань, которую Север берет с тех, кто покушается на его тайны.
— Разговоры можно продолжить и за чайком, — предложил Геденштром. Прощаясь, просил не обижаться на него, ежели сказал что-то не так.
Он вышел вместе с офицерами и наказал своему кучеру подвезти гостей к дому Кутыгина. На улице с ними распрощался и Батеньков. С извинительной улыбкой пояснил:
— Я иногда ночую у Матвея Матвеевича, хотя Сперанский не одобряет. Надеюсь, встреча была полезной.
— И весьма! — чуть не хором подтвердили офицеры. — Премного благодарны.
— Всегда рад услужить. Заезжайте, ежели будут другие вопросы, — любезно откланялся Геденштром.
Матюшкин покидал Иркутск первым. Врангель признал разумным совет начальника Якутской области Миницкого заранее отправить кого-либо из членов отряда в Нижнеколымск, чтобы лично контролировать заготовку рыбы для корма собак и обеспечение других хозяйственных нужд.
Перед отъездом Матюшкин навестил Сперанского и, вернувшись к друзьям, рассказал, что Михаил Михайлович простился с ним почти как с сыном, обнял, поцеловал и просил сдерживать порывы юношеской лихости и излишне не рисковать.
Вскоре подошел и день отъезда основных отрядов экспедиции, совпавший с отбытием в Кяхту Пекинской духовной миссии. Сперанский устроил в их честь прощальный обед.
За длинным столом большой залы занимаемого генерал-губернатором особняка сидели по одну сторону Врангель, Анжу и Козьмин, по другую — монахи, члены миссии с возглавлявшим ее архимандритом Петром Каменским и сопровождавшим миссию до Пекина приставом Егором Федоровичем Тимковским. Осанистый, несколько полноватый, с ухоженной черной бородой и кустистыми бровями, архимандрит держался уверенно, с большим чувством собственного достоинства и уже внешностью демонстрировал, что по всем статьям отвечает высокому своему положению как бы неофициального посла России в Китае.
Из отрывочных реплик, которыми Сперанский обменивался во время обеда с главой монашеской братии, Врангель уловил, что отец Петр уже прожил в Китае четырнадцать лет в составе одной из предыдущих миссий, хорошо знает и китайский язык, и непривычные для европейцев обычаи Поднебесной империи. Сидевшие рядом с архимандритом упитанный иеродиакон Израиль, еще два церковнослужителя и четверо оголодавших с виду молодых монахов, включенных в миссию на правах студентов, соблюдая иерархию, не отвлекались от обеда мирскими беседами и сосредоточились на дегустации обильных закусок и меняемых слугами блюд — малосольной белуги, чиров, копченого омуля, стерляжьей ухи, жареных поросят и иных кушаний, столь же питательных, сколь и ароматных, не забывая под тосты и без оных, особливо в моменты, когда их наставник был увлечен разговором с генерал-губернатором, сдабривать яства чарками водки.
В обращенной к монахам речи Сперанский со скорбной нотой в голосе говорил, что в силу возложенного на него высочайшей волей поручения досконально вникнуть в сибирские дела и навести здесь порядок он столкнулся с превосходящими его воображение последствиями страстей, пороков и грехов человеческих и с тем большей ясностью осознал, насколько необходима непрерывная работа по искоренению зла и пагубных слабостей в сердце человека, как важно, чтобы каждый, облеченный светской либо духовной властью, являл собой пример благочинного поведения, отмеченного достоинством, мудростью и справедливостью. Заключая речь, генерал-губернатор выразил надежду, что отправляемая в дальний путь духовная миссия окажется на высоте поставленных перед ней задач и не даст никому в Пекине повода для хулы и порицаний ее действий. Для посвященных намек был более чем прозрачным. От Батенькова Врангель уже слышал, что находящаяся ныне в Пекине миссия под руководством отца Иакинфа вызвала резкое недовольство со стороны некоторых высокопоставленных китайских чиновников и потому, мол, не избежать отцу Иакинфу[10]по возвращении в Россию суровой кары со стороны Святейшего Синода.
Когда наступила очередь напутствовать морских офицеров, для них тоже нашлись у Сперанского добрые и проникновенные слова. Он говорил о том, что человеку свойственно на пути познания мира проникать все далее и далее в глубины пространства и тайны природы, и воистину счастливы должны быть люди, чье дерзкое стремление к новым открытиям встречает могучую и всестороннюю поддержку со стороны государства Российского.
— Верю, — одарив отеческим взглядом внимательно слушавших его офицеров, сказал Сперанский, — что ваше отважное покушение на холодные и малоисследованные области Ледовитого моря послужит приращению научных знаний и, может быть, расширению северных границ России, как плавание Беринга и Чирикова раздвинуло границы отечества до американских берегов.
В ответной речи архимандрит Петр выразил благодарность Сперанскому за участие и деятельную помощь во всех суетных мелочах, касающихся отправления миссии в Пекин. Разговор перекинулся на уже поджидающих путников в Бортойской степи многочисленных лошадей и верблюдов, готовых провести караван через просторы Гоби, и было выражено опасение, как бы не случилось задержки с прибытием в пограничную Кяхту назначенных для сопровождения китайских приставов, а то пока суд да дело и зима на носу, а в зимнюю пору в Гобийских степях, кроме подножного, другого корма для вьючных животных не сыскать.
10
Отец Иакинф (Бичурин Никита Яковлевич) (1777—1853) выдающийся русский китаевед, с 1828 г. — член-корр. Российской АН.