Ференц Шанта.
Пятая печать.
1
Холод пробирал до костей и — редкий случай — сопровождался густым, почти непроглядным туманом.
Однако внутри, в трактирчике, было тепло, а трактирщик был в хорошем настроении:
— Ну, господа, следующая бутылка идет уже за мой счет! — объявил он, вставая из-за стола и выпрямляясь во весь свой огромный рост.
— Пусть идет, покуда ходит,— согласился круглоголовый агент по продаже книг, которого в округе по-свойски прозвали господином Швунгом {Здесь: ухарь, лихач, от нем. Schwung — размах, порыв.— Здесь и далее примечания переводчика.}. Не почему-нибудь, а просто он очень быстро ходил и с такой лихостью заворачивал за угол, что упаси боже оказаться на его пути.— Пусть идет! — повторил он, вынимая носовой платок и вытирая потный лоб.
— Не лучше ли снять пальто? — обратился к нему столяр, очень высокий человек, которому, по общему мнению, в маляры бы пойти, а не в столяры, попробуй-ка при этаком росте над верстаком гнуться! На что он обычно отвечал: «Матушка за мое ремесло шестьдесят крон выложила, все приданое распродала, мне после этого ничего другого не оставалось!»
Таков был его ответ, и никто никогда не узнал, что это за шестьдесят крон и о каком приданом идет речь.
— Сниму, пожалуй! — сказал, поднимаясь, книготорговец.— Ведь на мне еще и кашне!
— Домой торопитесь! — заметил часовщик Миклош Дюрица; овдовев четыре года назад, он один воспитывал троих детей, снискав своей порядочностью всеобщее уважение. И все-таки про него ходил слух, будто не одной девчонке вскружил он голову. А девчушки все такие молоденькие, что, по выражению трактирщика, и хочется и боязно, а столяр к слову добавлял, что действовал вдовец до крайности подло — он попросту втаптывал их в грязь.
Разумеется, того, что на самом деле происходит в крохотной мастерской среди тикающих и звенящих часов, никто в точности не знал.
— Повезло телячьей грудинки достать, вот и тороплюсь домой,— объяснил Швунг-книготорговец.— Хотелось бы еще сегодня вечерком отведать…
— Тогда вы, может, и не умрете? — спросил часовщик, откинувшись на спинку стула и перебирая пальцами звенящую цепочку часов.
— Что такое?
— Я спросил — тогда вы, стало быть, не умрете?
— Когда тогда?
— Ведь вы еще сегодня вечером собираетесь грудинки отведать?
Столяр поднял руку!
— Ну, а если и умрет? Всякому приходится в свой черед умирать…
— Снова вы в философию ударились, как я погляжу,— заметил книготорговец, обращаясь к Дюрице.— Наверно, и сегодня вдоволь попакостничали?
— Что ж, всякому свое!
— Что верно, то верно! — поддакнул трактирщик, ставя принесенную бутылку на стол. — Одному на вечер грудинки подавай, другому — молоденькую грудку, коли нахальства хватит! Впрочем, мое такое мнение, что и телячью грудинку в наше время честным путем не достанешь.
— Честным, бесчестным… небось и сами бы не отказались, коли б достать умели! — возразил книготорговец, вешая пальто и кашне на вешалку.— Не отказались бы! О чем толковать. И вообще — пусть первым бросит камень тот…
— На вашем месте,— произнес Дюрица-часовщик,— я проявил бы больше любопытства: а не отведать ли и вам этого мясца, мы ведь и понятия не имеем, что это такое!
— Грудинка! — сказал столяр.
— Но какая грудинка? — спросил часовщик.
— Я только что во всеуслышание объявил — грудинка телячья,— ответил книготорговец. — В другой раз не хлопайте ушами!
Часовщик поднял брови:
— Откуда вы знаете, что телячья, а, положим, не человечья?
— Не говорите гадостей,— вмешался трактирщик, — Потерпите с вашими извращеньями до дому!
Столяр поднял бутылку: — Эва, это ведь не в сказке, малыш, как сказал поэт!
— Не отбивайте у человека аппетит, — взмолился книготорговец. — Я за это мясо Цуцор-Фогараши отдал…
— Для меня эти слова что звук пустой, все равно не пойму, что они значат.
— Разрази меня гром,— сказал трактирщик,— в этом мире все может случиться. Ежели те уже мыло из людей варят, то нас все что угодно могут жрать заставить…
Швунг, прищурив глаз, взглянул на трактирщика:
— Думайте, прежде чем говорить! До ваших мыслей мне дела нет, но такие высказывания лучше держите при себе!
— Что толку на такую ерунду время тратить, — вмешался столяр, поднимая бокал. — Выпьем, пока задаром дают, к чему мешкать. Прозит!
Все подняли бокалы. И, за исключением трактирщика, осушили их.
— Какую книгу, вы говорили, пришлось за это мясо отдать? — спросил хозяин трактира.
— Большой словарь Цуцора-Фогараши…