Я продолжала, словно фамилия Сердюка вырвалась у меня случайно:
— Мокруха мне говорил, что на ферму серьёзные конокрады нацелились. Только не сказал, какие. Может, с Нижнегорска, может, с Ялты. Ещё под Симферополем, я слышала, целые банды есть.
Завр немного успокоился:
— Да в Ялте конокрадов же не осталось! Те, кто раньше лошадей гонял, вошли в возраст, они уже мужики солидные, у них семьи, дети — не до баловства.
— Ну, баловство! Это же деньги какие! Мой Боргез, например, тысяч пятьдесят стоит. Баксов.
— Деньги деньгами. А риск? По новому уголовному кодексу за конокрадство лет на пять можно загреметь. Не-ет, это не для семейных людей. Если у мужика семья… — Завр начал рассказывать про свои образцовые огурцово-помидорные теплицы. Он удобрял землю конским навозом, который бесплатно забирал с фермы, и кроме трав, торговал овощами. В деревне его за это не любили, деревенские почему-то вообще не любят тех, кто не пьянствует и живёт богато, в хорошем доме, и ходит чисто одетый. А Завр даже рабочие конюшенные брюки стирает каждую неделю.
Было жарко. Я прихлёбывала вкусный крепкий чай, сплёвывала попадающие в рот чаинки и думала, что надо попробовать ещё раз завести разговор о нашем деле. Сделать ещё один выпад, как мушкетёр, кольнуть шпагой — и отскочить. Чем дальше рассказывал Завр о своём огороде, тем сильней мне казалось, что никого убить он не сможет. То есть, просто так не сможет. Если бы убитый залез в его теплицы — другое дело… Я дождалась паузы в плавном рассказе, когда конюх полез в карман за сигаретами и сказала:
— Ну, хорошо, если это не конокрады. А то я видела как тут у фермы один мужик шлялся…
У Завра остановился на одной точке взгляд. Он медленно вынул пачку «Примы», положил её на поцарапанную коричневую крышку стола:
— Когда?
— А вот… В прошлую пятницу вечером. — и я тут же пожалела, что сказала это.
Пожалела, что вообще решилась на лишний выпад.
От конюха на меня накатила волна эмоций: злоба, страх, угроза, растерянность. И я вдруг заметила, какой он огромный, выше и явно сильней Олега, какие у него здоровенные кулаки, каждый палец толщиною в два моих… Если чернявого Завр ударил в лоб камнем или дубинкой, то для меня никакого тяжёлого предмета ему не понадобится. Стукнет раз — и я готова…
Во рту у меня пересохло.
— Как он выглядел? — мне ясно было видно, что лицо конюха как бы наливается изнутри тёмной злобой. Так вот как выглядят убийцы перед самым преступлением!
Врать! Надо соврать!
— Беленький такой. Худой. Маленького роста, в кирзачах и ватнике — моё описние было прямой противоположностью внешности мертвеца.
Кажется, подействовало. Меня не бьют, не хватают…
Завр вдруг спросил:
— Что это ты на меня так смотришь?
Я поспешно отвела взгляд:
— У вас на щеке какие-то черные крапушки прилипли. Может, чаинки.
Он потёр лицо огромной ладонью, посмотрел на неё:
— Ну что, нету?
— Ага…
Надо было срочно смываться. Конечно вроде бы опасность миновала, но кто знает, что может прийти в голову убийце в следующий миг? Только вот как уйти, не вызывая подозрений?
Чай был ещё тёплым. Я отхлебнула из кружки большой глоток. Потом ещё один. Казалось, что чай сделался не мокрым, я пила, а во рту оставалось сухо.
Мечтала я только о том, чтобы очутиться сейчас в нашей большой комнате на вытертом коврике перед телевизором — больше ни о чём не могла думать, никакая мысленная дисциплина не помогала.
Вдруг у Завра в кармане запищали назойливые гудочки. Мы оба вздрогнули. Завр плюнул:
— Тьфу ты чёрт, напугал!
— Что это?
— Да будильник купил новый. Маленький такой. Вот, смотри, — он показал мне чёрную коробочку чуть побольше зажигалки с обычным зелёненьким циферблатом элкетронных часов. — Никак не могу привыкнуть, что не звенит, а пищит. Сам же его на восемь поставил и забыл. Пора сено раздавать. Поможешь?
Ну уж нетушки!
Я заторопилась:
— Да вы знаете, мы ж — всегда, но мне надо ещё алгебру писать, а уже вот восемь…
— Ну иди. И я пойду.
Я пулей вылетела во двор и глубоко вздохнула. Слава богу, он ничего не заподозрил! Хотя, очень может быть, вспомнит потом наш разговор и подумает: «А чего это Света такие вещи спрашивала?» И решит, что этой Свете будет очень уютно третьей лежать в скотомогильнике…
Машка была в нашей комнате. Она валялась на кровати лицом к стенке и на первый взгляд спала, но сразу отозвалась, когда я тихонько её окликнула:
— Чего?