— Ну, говори!
— Тётя Оля послала меня за солью, прикинь — начали готовить ужин и выяснилось, что соли — ни грамма. А у них дома соли целый запас и она мне ключи от дома дала. Ну я и подумала, что заодно посмотрю альбомы. Ведь это ж ничего такого, правда, нам же всегда разрешают их брать…
— Конечно, всё нормально, — успокоила я Машку.
— Так вот, я ж специально у тебя не спросила, в каком альбоме та фотография, чтобы эксперимент был чистый.
— Ну, ну!
— Это он! По крайней мере, описание убитого подходит к нему на сто процентов! Кроме того, что ты видела старого, а там — молодой.
— Не старого. Этому убитому было лет пятьдесят — максимум.
— А на фотке ему лет двадцать. Так что старого. И ещё, — Машка выдержала эффектную паузу, — Светка-а, ка-ак он похож на Арсена — с ума сойти!
У меня по спине пробежал озноб. Сначала, после передачи Денисюка, я была уверена в сходстве. Потом Машка со своей логикой почти убедила меня в ошибке. Оказалось, что никакой ошибки не было и в помине… Я спросила:
— И что будем делать?
— Надо узнать, видели этого мужика в деревне, или нет.
— Не, я не про то. Арсену скажем?
Машка невольно обернулась. Я тоже посмотрела на конкурное поле. Без препятствий оно казалось голым и чужим, как комната из которой перед ремонтом вынесли привычную мебель. Арсен отрабатывал «восьмёрки» на сокращённом галопе, у него под седлом был вороной высокий Аверс. После долгой паузы Машка сказала другим, не следовательским, нормальным своим голосом:
— Не знаю… Вот ты — ты б хотела такое узнать?
— Я б хотела знать правду.
— Любую? Всякую? И такую — тоже?
— Н-наверное да… Нет, точно «да». Понимаешь, можно просто не думать о родителях и тогда, конечно, всё равно, какими они были и что с ними случилось. Только вот у меня не получается не думать. Ты ж знаешь, я говорила тебе, что пыталась искать их телепатически. А потом спросила Борисыча — он сказал, что мои родители погибли в автокатастрофе…
— Он тебе сказал?! — Машка подалась вперёд, ко мне, чтоб лучше слышать ответ.
— Представляешь, сказал! Плохо, конечно, что погибли. Но всё равно легче оттого, что я это знаю точно.
— Надо будет и мне спросить, когда он из Киева вернётся.
— Конечно, спроси! Они ничего нам не говорят, мы и сидим. А, может, не говорят, потому что не спрашиваем… — я вспомнила наш с Веркой ночной разговор, как человек решил за всех животных, какими им быть и добавила: — Понимаешь, сейчас получается, что мы решаем за Арсена, что ему надо знать, а что — не надо. По-твоему, это честно?
— Естественно, нет. Но чтоб сказать ему: «Твой отец приезжал тебя искать и был убит», — нужно точно знать, что это правда.
— Слушай, а тебе не надоело? «Точно, точно»…
— А представь, только на секундочку представь, что мы ошиблись!
Я представила и замолчала. Ну почему никогда не получается в жизни просто и ясно? Так, чтобы на любой вопрос было только два ответа, «да» или «нет»? Вместо этого бесконечно вылазят всякие «может быть»…
Арсен перевёл Аверса в шаг и похлопал его по шее. Верка рысила серую Фланель на свободном поводу. Аня отрабатывала с рыжей Хаганкой переходы из рыси в галоп и с галопа — в рысь. Димка сидел на железной ограде — он давно уже отшагал учебного Рубина, других лошадей пока ему не доверяли.
Машка вместе со мной смотрела на эту мирную, спокойную картину и думала, наверное, о том же, о чём и я. Мы с ней часто думали одинаково и начинали говорить одновременно одними и теми же словами. По крайней мере, раньше. Машка вздохнула и жалобно сказала:
— Свет, давай знаешь как решим? Надо узнать, расспрашивал этот Зуенко в селе о тех, кто на ферме живёт, или нет. Понимаешь, если спрашивал, значит, точно за Арсеном приезжал. А тогда уже спросим Арсена, хочет ли он знать о своём отце правду. Ну, как будто случайно заведём разговор насчёт родителей и спросим тоже будто случайно. Если ответит, что да, хочет, тогда и расскажем.
Я согласилась. А что ещё оставалось делать? По крайней мере, ведь ничего более подходящего не придумывалось даже на фундуке, где обычно всегда в голову приходили самые лучшие мысли.
Трудно принимать решение, когда речь идёт не о тебе.
Вечером перед сном Машка шила мешочек из жёлтого трикотажного рукава от старой футболке. Так было на неё не похоже — заниматься бабским рукоделием, что я спросила:
— Что это будет?
Она посмотрела на меня серьёзно и я перестала улыбаться:
— Мешочек такой. Маленький. Для Кориной гривы.