— Ему всегда что-нибудь действует на нервы.
— Я поэтому и говорю: сейчас — слишком многое.
Уэсли промолчал.
— Марино не любит перемен, — добавила я.
— Ты о его повышении?
— И повышение, и то, что происходит у меня.
— Что ты имеешь в виду? — Уэсли плеснул еще скотча в стаканы. Его рука слегка коснулась моей.
— То, что я теперь работаю в твоей команде, — серьезное изменение.
Ни словом не выразив согласия или несогласия со сказанным, он ждал, что я скажу дальше.
— Мне кажется, он воспринимает все так, будто я перешла в другой лагерь. — У меня никак не получалось правильно сформулировать свои мысли. — И это очень неприятно. В смысле неприятно для Марино.
Уэсли продолжал молчать, потягивая выпивку. Кубики льда легонько постукивали о стенки стакана. Мы оба отлично знали, с чем связано поведение Марино: дело было не в нашем с Уэсли поведении, а в том, как Марино его воспринимал.
— По-моему, он очень переживает из-за своей личной жизни, — сказал наконец Бентон. — У него ведь никого нет.
— Думаю, и это тоже, — ответила я.
— Они прожили с Дорис тридцать с лишним лет, и вдруг он остался один как перст. Он просто не знает, что ему теперь делать, как жить дальше.
— Да, он так и не смог принять ее уход. Все это копится в нем и когда-нибудь может внезапно вспыхнуть от малейшей искры.
— Вот меня и беспокоит, что именно станет такой искоркой.
— Он скучает по ней. Думаю, он все еще любит ее, — сказала я. Поздний час и алкоголь делали свое дело, и сейчас мне было жаль Марино. У меня редко получалось сердиться на него долго.
Уэсли поудобнее устроился на стуле.
— Думаю, это потянуло бы на десять баллов. Для меня по крайней мере.
Я бросила на него испытующий взгляд.
— Если бы от тебя ушла Конни?
— Если бы я остался без любимого человека. Без детей, хоть с ними всегда сложно. И без надежды, что боль когда-нибудь пройдет. — Он смотрел прямо перед собой, луна мягко освещала его точеный профиль. — Может быть, я сам себя обманываю, но, мне кажется, я почти все мог бы вынести, если знать, что этому настанет конец, что со временем прошлое отпустит меня.
— Прошлое никогда не отпускает.
— Согласен, до конца никогда. — Все так же продолжая смотреть вперед, он добавил: — Марино испытывает к тебе чувства, с которыми не может справиться, Кей. Думаю, так было с самого начала.
— Наверное, лучше ему оставить их при себе.
— Звучит как-то жестоко.
— Дело не в жестокости, — ответила я. — Не хочу, чтобы Пит чувствовал себя отвергнутым.
— А ты считаешь — он не чувствует себя отвергнутым уже сейчас?
— Не считаю, — вздохнула я. — Я как раз думаю, что в последнее время он здорово расстроен.
— Наверное, правильнее сказать «ревнует».
— К тебе.
— Он хоть раз приглашал тебя на свидание? — Уэсли как будто не слышал моих последних слов.
— Я ходила с ним на бал полицейских.
— Да, шаг довольно-таки серьезный.
— Бентон, это не тема для шуток.
— Я не шучу, — мягко сказал он. — Его чувства много значат для меня, да и для тебя тоже. — Он сделал небольшую паузу. — На самом деле я хорошо понимаю, что он чувствует.
— Я тоже.
Уэсли поставил стакан на пол.
— Надо бы пойти поспать хоть пару часов, — произнесла я, не двигаясь с места.
Его пальцы, прохладные от ледяного стакана, коснулись моего запястья.
— Я улетаю на рассвете с Уитом.
Мне хотелось взять его за руку. Прикоснуться к лицу.
— Извини, что приходится оставлять тебя вот так.
— Мне нужно только раздобыть машину, — сказала я, чувствуя биение сердца.
— Надо подумать, где бы здесь найти прокатную контору. В аэропорту, может быть?
— Теперь понятно, почему тебя держат в ФБР. Кто бы еще с ходу решил такую сложную задачу?
Рука Уэсли скользнула ниже, и большой палец принялся нежно поглаживать мою ладонь. Я с самого начала знала, что однажды это произойдет. Когда Бентон пригласил меня в Квонтико в качестве консультанта, я понимала, чем такая близость может обернуться для нас, и могла бы отказаться.
— Тебе очень больно? — спросила я его.
— Думаю, больно мне будет утром — с похмелья.
— Сейчас уже утро.
Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Бентон касался моих волос, и я почувствовала его лицо совсем рядом с моим. По моей шее, повторяя все изгибы, скользнули его пальцы, а затем губы. Он ласкал меня так, будто желал этого всю жизнь. Темная дымка, наползая извне, заволакивала мой разум, а в крови бушевал пожар. Краденые поцелуи, которые мы срывали с губ друг друга, жгли как пламя. Я понимала, что совершаю непростительный грех, о котором до сих пор не могла и помыслить, но мне было все равно.