- Это и есть ферма, гер Шонер? - спросил Артур на немецком.
Шонер кивнул.
Далее шли молча, если не считать, что через пять минут пути один из аборигенов громко и испуганно вскрикнул: «Оронао!» Но Шонер резко сказал какую-то фразу на местном, очевидно, приказывая паникеру заткнуться.
По дороге Жеребцов выдал мне свои впечатления о Шонере: «Рыжий мошенник. Если, конечно, не порыжел в этих прериях. А так - ужимками на Ленина похож, замашками - на Барбароссу».
Я машинально обернулся и увидел, что волосы Шонера действительно были не только седые, но и рыжеватые. Может, от вечноиюньского солнца? Или от перенесенной малярии.
«ХАЙМАТ»
«Бункер» и на самом деле оказался подземным бункером, вырубленным в базальтовой скале. Похоже, работы по расширению бункера продолжались: ближе к песчаной косе лежали черные груды базальта и на них - двое перевернутых носилок. Верхнюю балку над входом в убежище фатера Шонера украшала надпись на немецком «Хаймат» («Родина»). Хозяин вытащил из нагрудного кармашка пульт и отщелкнул замки железной калитки. Гюнтер зашел внутрь, распахнул створки ворот, включил рубильником дежурное освещение и жестом предложил носильщикам следовать за ним.
- Здесь находится офис, лекционный зал и комнаты для отдыха. Сейчас вами займется Артур, - обратился Шонер к нам. - Через тридцать минут - обед. Затем можете отдохнуть или погулять по острову. Здесь нет ядовитых или опасных для человека животных, даже насекомых. В южной части острова проживает небольшое племя туземцев; некоторые из них иногда работают у меня. Они не воинственны, но не советую туда ходить ни сегодня, ни впоследствии: мы не появляемся на территории друг друга без предварительного уведомления. Ровно в восемнадцать часов жду вас у себя: четвертая дверь по коридору справа. Сверьте часы, установите местное время.
.После обеда Марина, сославшись на головную боль, осталась в отведенной ей комнате, а Валерка, допив остатки джин-тоника, предложил прогуляться по острову. Следом за нами увязался Артур. Выйдя из «Хаймат», Валерка облизнул и поднял вверх указательный палец, и мы пошли в направлении ветра, определенном таким детским способом.
Первым сооружением, на которое мы наткнулись, был блиндаж - бетонная яма с наклонным въездом, в которой стоял американский танк «Стюарт», оставшийся невесть какими судьбами еще со времен второй мировой. Марку танка определил Валерка и дополнительно сообщил, что во время войны подобные танки десятками налетали на «Тигра» и, пока тот уничтожал их по одному, наносили повреждения, выводящие «германский сумрак» из боя. Стены блиндажа были испещрены иероглифами, видимо, японскими и, если исходить из истории, появившимися ранее «Стюарта». С виду танк был целым, даже гусеницы не проржавели, только с корпуса и башни краска давно слезла от жаркого солнца и дождей. Очевидно, военное руководство Штатов решило, что целесообразнее бросить устаревшую модель на безымянном острове, чем перетаскивать ее через океан. Однако все люки были не только плотно закрыты, но и заварены, а в ствол загнана и тоже обварена металлическая пробка. Впрочем, Жеребцов определил, что и застывшая консистентная смазка на гусеницах, и защитная краска корпуса и башни «Стюарта», и даже иероглифы - реставрационные: им от силы десять, а в условиях тропиков - три-пять лет. Рацин пытался что-то возразить, но Жеребцов его прервал:
- Артур, это так и надо, чтобы ты ходил за нами и объяснял что-чего-где- откуда?
Около «Стюарта» из-за жары нельзя было долго стоять. Валерка через пару анекдотов, судя по их примитивности, рассчитанных на подслушивающих агентов, попросил Артура попариться в сторонке, а мы прошли дальше, присели в тени мангровых зарослей около высохшего русла ручья и обсудили ситуацию в теперешнем ее понимании.
Затем я, как врач и человек, сталкивавшийся с самыми различными судьбами, обратился к Жеребцову:
- Валерий, тебе скоро исполнится сорок лет. Это определенный геронтологический рубеж, но он же рубеж этапный: ты переходишь из молодых в зрелые.
- Не понял, Димон, ты на меня наезжаешь? Тебе что-то не нравится?
Но по тону было понятно: как умный человек, он осознал, что я не просто треплю языком, и был готов слушать.
- Ты чересчур склонен ко всяким средствам взбадривания. Организм человека, в особенности его внутренние органы, в первую очередь - сердце, не могут переносить постоянных перегрузок.
- Я понял тебя, Димон. Запомни: с возрастом становишься циником. В принципе нас никто не любит, на нас лишь претендуют. А впоследствии перестаешь любить себя. И еще: любой жизненный импульс, искреннее рвение побуждают лишь питиё и соитие. Или подготовка к питию или к соитию. Остальное от скукоты. Жизненная программа выполнена. Или же срок ее выполнения закончился. К тому же мои предки (я имею в виду отца, деда и дядек - больше запомнить советская власть не дала) долго не жили: все в сорок - пятьдесят уходили.