Я тактично отказался, ссылаясь на мощный эффект от кавы.
- Ты, Димон, как и все, наверное, думаешь, что я - неудачник. Фиг ты угадал! Мы все неудачники, включая ретивого, но тем не менее уволенного со службы Гюнтера Краузе и изгнанного из университета доктора Вильгельма Шонера. Кстати, Гюнтер страдает эпилепсией. Поимела она его во время какого-то служебного напряга. Правда, ничего серьезного. И приступы не очень глубокие. Но ты сам понимаешь, что любой полет на «Викинге», в течение которого он отключится хотя бы на три минуты, закончится в царстве римского водолея и водохлеба Нептуна. Марина, как ты понял, пыталась заработать проституцией - типичное для жертв перестройки увлечение! Только внебрачно-случайное дитя да амнистия по случаю халявного референдума спасли ее от зоны за умышленное заражение весьма почтенного человека - клиента из властных сфер. Артур был метеорологом всего полгода. Чем занимался остальное время?. Кречинский - такой же поляк, как я татарин, хотя и из Польши. О тебе не рассказываю - ты сам о себе всё знаешь. Подобьем итоги: может быть, правильнее жить не трепыхаясь, не пытаться заработать лишний балл в надежде, что твои потуги оценит Всевышний. Возможно, и мы сотворены им для какого-то опыта.
А знаешь, как у танайя хоронят? Не просто, как у мусульман, в углублении сбоку, а еще и лицом вниз. И руки за спиной завязывают. Лицом вниз - мол, Бог придет не с неба, а из недр земных. А руки заневолить - так как среди усопших немало недовольных предыдущей жизнью. Чтоб обидчиков не искал.
- Откуда ты всё знаешь, Валера?
- Вы говорите, я слушаю. И, между прочим, стараюсь записывать. Не знаю зачем. Привычка сексотская. Мы, «журики», такие.
Си интимно простилась с Жеребцовым, коснувшись изящным носиком его плеча.
- Это у них типа поцелуя в щеку.
Валерка продолжал хлестать каву и покуривать мох-хауду до тех пор, пока его не одолела прогрессирующая усталость в сочетании со всесторонним охмурени- ем.
Последняя фраза экс-корреспондента, перед тем как он отключился, показалась загадочной, но, как вскоре выяснилось, была почти пророческой:
- Это они. Я их ждал. Воины стихии. Они разорвут, как тузик грелку, и твоего Гюнтера, и Шонера с Артуром. И тебя, Димон, за между прочим как нечего делать, если не сачканешь. А мне пофиг: я - легкий. Только злить меня не надо. Ложись на диване.
Я собирался по привычке лечь спать, сняв верхнюю одежду, но вовремя понял, что моя кожа несомненно испытает изрядный дискомфорт от контакта с дерюгой, которая покрывала «диван».
С УТРА
Заботливый Валерка, дежурно поругиваясь, преподнес утреннюю кружку кавы. Впрочем, чувство юмора если и покинуло его, то совсем ненадолго. Буквально, через минуту он устроил концерт-попурри из самопальных однострочий на известные песни разных времен и различного статуса: от трагичной «там в степи бухой помирал мужик» до лирической «без нее я, как без секса, жить не в состоянии». Завершил концерт практически неперевраным фрагментом арии, высунувшись из хижины: «Приди скорей ко мне, мой друг! Я - твой супруг!» Призыв, если и был услышан Си, то, естественно, понят ею и остальным племенем как странности белого прихлебателя и дуралея.
Но ему так и не удалось убедить меня «выбить клин клином»: куда милее сейчас казалась чашка «Нескафе голд», которую с утра подавали в «Хаймат». К тому же я обещал фатеру Шонеру наутро вернуться, а кава, как стало понятно еще вчера, здорово притупляет чувство долга. «Дерюга» оказалась не из местного льна, как я предположил, а из древесной коры. «Они называют эту ткань «тапа». Да и у них это сейчас редкость - предпочитают пользоваться достижениями китайской и европейской цивилизаций. Я же говорю: здесь дед Загиа жил. А вождь у танайя - с высшим математическим образованием. Хотя с логикой у местных - напряг. Не нужна им логика».
Я шел по островку, на котором казалось маловероятным заблудиться, но который нес в себе столько своеобразия и нюансов, что мог бы сравниться со среднеевропейским государством. Проходя мимо изгороди, я небрежно и механически постукивал по ней бамбуковой палочкой, пока из зарослей неожиданно не показалось чье-то лицо с высунутым на подбородок языком (кажется, пса Эрнеста). Смесь ужаса и отвращения заставила прекратить легкомысленное постукивание, отойти на открытое место и ускорить шаг, так как фантазия неуспокоившегося после кавы мозга легко дорисовывала молниеносный бросок пса или леопарда, вполне, кстати, вероятный, так как я мог являться возмутителем спокойствия и едой одновременно.