— Если бы я все знал, то и тебя бы не выкупил, — человек в кресле сверкнул глазами, хотя голос был по-прежнему спокоен. — Без тебя бы обошелся. Так что говори, говори, если жить хочешь — было у твоей жены в доме что-то от прабабки? Ну, записи какие-нибудь, фотографии, может, книги…
— Н-нет… никаких фотографий я не видел… ни фотографий, ничего другого…
— А книг ты вообще никогда не читал, — с грустью констатировал человек в кресле, — об этом и спрашивать не буду.
— У нее были сережки! — осенило вдруг Сергея. — Она говорила — старинные, с изумрудами, от прабабки достались, так и передавались от матери к дочери. Фамильная, говорила, вещь.
— Так-так… — оживился тщедушный, и даже руками чуть пошевелил, — и что сережки?
— С виду не очень ценные, изумруды маленькие, а вокруг бриллиантики крошечные совсем. И не поймешь, какой металл, не то серебро, не то еще что, пробы нет…
— Ага, и куда же они делись, эти сережки? — в словах человека в кресле Сергей уловил несомненный интерес.
— Они… их больше нет… — Сергей опустил глаза. — Когда мы разводились, еще до того…
— Так, говори толком, не мямли! — человек рявкнул не хуже своих доберманов, так что Сергей мимолетом удивился, откуда такая сила в таком тщедушном теле.
Но тут же испугался своих мыслей.
— Их забрали эти… люди Николая Николаевича, тогда, два года назад. Ну, когда приходили долг требовать.
— Так, значит, ты отдал единственную ее память от прабабки, фамильную вещь, этим отморозкам? Замечательно. И после этого он еще удивляется, что жена его выгнала. Интересный человек! Кто такие, говори быстро!
— Толик Хромой, Вася Беленький и Свищ! — торопливо отбарабанил Сергей, радуясь, что может хоть что-то вспомнить. — Только они теперь на Николая Николаевича больше не работают, там теперь Федя Паук заправляет.
— Разберемся! — посулил человек в кресле.
— А сережки Толик забрал, у него кличка Хромой, потому что фамилия Хромов, — торопился Сергей.
— С тобой пока все, — сказал хозяин оранжереи, — значит, сейчас пойдешь домой и будешь синяки на физиономии лечить. И себя в приличный вид приводить. А то если как сейчас, от тебя и шлюха вокзальная убежит, не то что женщина порядочная. А потом пойдешь к своей бывшей жене мириться. Что хочешь делай — уболтай, в постель уложи, но чтобы она тебе полностью доверяла. И рассказала о своей семье все, что знает. И что не знает тоже.
— Да как же я? Может, она меня не примет!
— А ты уж расстарайся, — жестко сказал человек в кресле, — уж найди к ней подход. Все-таки два года на ней женат был. И моли Бога, чтобы мои люди те сережки отыскали. Вот если ты серьги фамильные ей принесешь — тогда она тебя примет. А пока приведи себя в приличный вид — чтобы руки не тряслись и глаза не бегали. Да не вздумай опять играть! Я ведь все равно узнаю, и тогда не думай, что тебя просто пристрелят там или придушат. Я тебя вон этим отдам, — он кивнул в сторону доберманов, — а они — звери обученные. Знают, как человека на куски порвать, чтобы он до конца в сознании оставался.
В глазах ближайшего добермана появилось мечтательное выражение, очевидно, он кое-что понял в речи хозяина. Ну да, говорят, собаки понимают человеческую речь.
— Ну все, закончили. Пойдемте, мальчики! — тщедушный, но смертельно опасный человек развернул кресло и поехал прочь.
«Мальчики» синхронно гавкнули на прощание и потрусили следом за хозяином.
На горизонте таяли далекие вершины крымских гор. Пароход «Таврида» медленно удалялся от родных берегов, унося в неизвестность последние осколки некогда великой страны. Как Ноев ковчег, он вез на чужбину бок о бок чистых и нечистых — светских дам в шляпках, знавших лучшие времена, бывших сенаторов и камергеров, фабрикантов без фабрик и генералов без армий, монахов-черноризцев — и одесских аферистов, вороватых интендантов врангелевской армии, угрюмых анархистов с пылающими глазами, головорезов из корпуса Шкуро в волчьих папахах. Разведя костер прямо на палубе, чеченцы из Дикой дивизии жарили шашлык — а чуть в стороне от них несколько монахов вкушали скромную пищу с видом священнодействия.
Гражданская война подходила к концу, и всем этим людям не нашлось места на бескрайних просторах умирающей империи. Что их ждало впереди? Бог весть…
Возле фальшборта стояла, не сводя взгляда с удаляющихся гор, высокая дама с гордой, царственной осанкой. Чуть поодаль от нее господин в черной паре и черном же котелке вполголоса инструктировал тщедушного типа в клетчатом сюртуке, с торчащими вперед, как у кролика, гнилыми зубами.