Фернандель выпадает из этого искусства, он не может изменить свое естество, избавиться от своего раблезианского гуманизма, от неизбывной традиции, создавшей его и сделавшей некогда любимцем французской провинции.
В конце пути он возвращается в этот мир, в последний заповедник тарасконства, в себя самого.
…Он стар и задумчив, он никогда не был таким, а может быть, это и не он вовсе бредет по горной дороге. А вокруг — сверху, по бокам, даже снизу — колючие горные пики, обрывы, снег, вечность. Достаточно сойти с автострады, чтобы удостовериться: в этом заброшенном мире ничто не изменилось, ничто не изменится, если не придет кто-то со стороны. И все равно, как будут его звать — богом, инженером-строителем, завоевателем. Кто-то должен прийти. И он приходит.
Вспомним давнее «Возвращение» Паньоля — брошенные селения, забытые богом люди. Только тогда Фернандель катил свою тележку мимо, чтобы уйти подальше, чтобы разбогатеть. Сейчас добрый Боженька (так зовет он себя в этой новелле из фильма «Дьявол и десять заповедей») приходит, чтобы принести людям веру.
Это могло быть смешно, но драматизм фернанделевской роли в том, что он впервые в жизни убежден — он обладатель истины.
Боженька вещает, Боженька обещает будущее. И пусть никто не верит ему, такая убежденность в его заторможенных жестах, в окончательной скованности лица, что крестьянам придется уверовать. И пусть паралитик вовсе не хочет «встать и идти», по прямому евангельскому призыву, пусть невестка его трезво отметит, что Боженька «похож на осла дяди Жильбера», — герой Фернанделя так далеко ушел от грешного мира, что соглашается и на это, лишь бы его слушали, лишь бы передать людям то, что известно ему одному. «Я открыл ему тайну, как быть счастливым, но он пренебрег этим и делает все наоборот. И я пришел сюда, чтобы как-то это исправить». Это сказано о человеке, и Боженька делает, что обещал: старик нехотя поднимается на ноги, умирающая старушка слышит шелест ангельских крыл. Сейчас он примет ее последний вздох и уйдет с сознанием исполненного долга, не желая знать, что за его спиной все вернется к прежнему, что последняя иллюзия уже не приносит утешения и каждый знает ей цену, и цена эта стремится к нулю. И снова засверкает шоссе, убегающее вниз, к цивилизации, в Страну Стандартных Мечтаний, откуда не уйти Тартарену, откуда придет за ним элегантный красный автомобильчик, так похожий на машину преуспевающего комика Фернаделя из «Парижских каникул», и вежливые люди любезно предложат Боженьке «проехаться немного», и Боженька с первой неловкой улыбкой примет приглашение, и машина тронется с места, и помчится открыв на мгновение надпись «психиатрическая лечебница».
Круг фернанделевской тоски замкнулся, Тартарен возвращается к простоте и довольству юности, Тараскон, сужающийся до пределов собственного «я», оказывается той самой гармонией, к которой всю жизнь стремился герой Фернанделя.
«Valele et plandite» — прощайте и не забудьте о рукоплесканиях. Этой фразой обычно заканчивались римские комедии.
Фернандель понимает сам, что пора уходить. Правда, он не торопится. Между делом основал собственную кинокомпанию на паях с Жаном Габеном, выпустил несколько фильмов, готовится к следующим. Но, приступая к стосороковой своей картине «Человек в бьюике», он обещал сняться еще в десяти картинах и уйти на покой. Еще раньше он заявил, что выйдет в отставку к семидесяти годам. Даты совпадают, и Фернанделю можно поверить — в его возрасте не остается времени на кокетство Брижжит Бардо. Просто он, как всегда, понимает, чего требует зритель и что может актер.
Фернандель знает, что им кончается многовековая традиция фарса. Он давно перестал быть единственным комическим жанром. Старомодные тарасконады еще смотрятся, но со снисходительной улыбкой: новое время требует нового юмора. Фарс все чаще превращается в трагикомедию или комедию абсурда. О нем можно сожалеть, но он прожил долгую и счастливую жизнь. А напоследок ему повезло еще раз — последний вздох у него принял последний Тартарен.