— Ну, хватит, уже деточка, пора выходить на свет божий.
И в тот же день родился Каспар. Теперь он пытался дать себе подобную директиву: «Ну, хватит, деточка, пора уже зарабатывать». С деньгами этот фокус долго не выходил, и Каспар немного нервничал. Он ведь никогда не чувствовал, что у него вся жизнь впереди. Не втиснулся в роль молодого и беззаботного. Напротив, судьба казалась биатлоном: стреляй быстро и точно, и снова беги. На прицел времени нет, передышка вместо сна. Умереть можно совсем нежданно, и останется от тебя только могила. Но пусть могила останется такая, чтобы «человечки» находили у нее утешение.
Хоть цель и тщеславна, зато она есть. Тем более что сам Каспар на маминой могиле заряжался решимостью и терпением. Он даже стыдился этого, подозревая, что есть в его привычке неуместный прагматизм. Не земное приводило его к вечному, а вечное к земному. Но так уж сложилось. Аврора хранила его всегда, и решения принятые вместе с ней, незримой, были единственно верными. Будь она жива, она стала бы спорить, влиять и беспокоится. Утратив телесную оболочку, она обрела величественное и мудрое совершенство. В сущности, оно было присуще и Авроре зримой, но бремя повседневности не давало фундаментальной натуре раскрыться во всей полноте. Да и все, что касалось Каспара, приводило его матушку в крайнее волнение…
Находись она по эту сторону Стикса, разве суждено бы ей было пережить такие проделки чада, как внезапный уход в армию… Даже Сашенька сильно подорвал здоровье, хотя он декларировал полную самостоятельность решений после 18-ти. Просто он не ожидал, что сын устроит саботаж — не поступит в указанный родителем институт и отправится на свою погибель куда-то на противоположный край державы.
Оттуда Каспар вернулся без селезенки, зато с укрепившейся платформой. Он несколько раз порывался уничтожить в зародыше свой великий труд «Инстинкт и необходимость», потому что хотелось писать совсем про другое. Про такое, чтобы наизнанку выворачивало. Но постепенно это «другое» приводило мышление в суровую и четкую систему, и оказалось, что оно — хороший помощник в деле закрепления любого жизненного материала. Или причина в том, что, потеряв Аврору, Каспар получил стойкую неприязнь ко всему трагическому.
Осталось только как-нибудь располагающе себя назвать. Обозначить свою специальность. Каспар колебался: он — доктор души или тела? Одно было ясно: теперь уже точно не фауны! У нее куда меньше проблем, чем у прямоходящих, выдумавших паспорт, контрацепцию и Страсбургский суд. Так что о ветеринарии давно не мечталось. Иными словами, Каспар догадывался о тех тайных взаимосвязях, о которых слышать не хотела участковая терапевтша Софья Абрамовна. Каспар, которого она знала с пеленок, еще школьником втягивал ее в мозговой штурм, а она в ответ прописывала ему электросон и советовала папе последить за неугомонным.
Словом, муки рождения кредо и привели к строгой Марине Михайловне, что в сокращенном варианте превратилась в МуМу.
Сашенька после долгих раздумий перестал толкать сына на стезю точных наук. И благодаря тому, что он продолжал жаловаться Марику на непредсказуемость отпрыска, достигшую масштабов, угрожающих жизни, вышла неплохая комбинация. Марк Найш, для близких Марик, видимо, чувствовал себя в долгу перед Сашенькой и взялся устраивать его отпрыска в теплые местечки. Теплые местечки в данном случае означали — это не там, где тепло, а где примут без особых проблем. Например, в загадочный Институт этики и права. Там можно учиться за деньги, а можно показать себя молодцом и поступить на бесплатное отделение. Особенно на факультет этики и социологии. Он совершенно не пользуется популярностью!
Хорошенькое дело — факультет ненужных вещей! Но зато в столице. К тому же добрым напутствием в сомнительное заведение Марик не ограничился и дал телефончик МуМу, которая должна была помочь с работой.
— Она примерно в том же духе, что и ты. Тоже все про какие-то феромоны Монферрана рассуждает, про инь, янь, совместимость, то-се… — поглаживая бакенбарды, иронизировал господин Найш. — Она, может, не сразу, но поможет тебе.
— А при чем тут Монферран? — удивился Каспар.
— Да не при чем. Просто в голову пришло. Сочетание раскатистое.
Когда Марик удалился, Каспар спросил отца:
— Скажи, а он еврей?
— И еврей, и татарин. Пополам.
— И эти составляющие в нем борются друг с другом?
— Зачем борются? Дружат. Можно сказать, плодотворно сотрудничают. Гомогенный коктейль, — усмехнулся Сашенька.
Каспар полночи размышлял над сказанным, и наконец, начал новую главу своей бесценной монографии. Она называлась «О внутренней совместимости составляющих». Тема слишком увлекла Каспара и запутала в логическом клубке: он так и прибыл в Москву с неоконченной главой под мышкой и терпкой надеждой на славу. Конечно, немного завидовал Отто Вейнингеру, чью книгу ему подарил Бекетов на прощание. Юный Отто так метко просек, что нет стопроцентных инь и янь, что невдомек ни Марику, ни Марине Михайловне. Этой вообще начхать на струны души человеческой! Каждый из людей гермафродит с преимущественным счетом в пользу одного из полов, а некоторые вообще 50 на 50… Однако Каспар решил придать этой стройной теории соблазнительно пышные формы. Потому что любое эго, в сущности, не единица, а множество. Не три четверти мужчины и четверть женщины, а целая группа господ, по желанию и надобности легко меняющих пол. Представители этой беспокойной группировки объединены властью супер-эго (та самая «необходимость») и ид (те самые «инстинкты»). В этой части концепции Каспар с легкостью опирался на австрийского основоположника. Это придавало смелость, — все ж таки традиции… Но первому клиенту, которого психотренер-дилетант торжественно принял в своей резиденции у туалета, не понадобились ни традиции, ни новаторство. Он вообще про другое.