У Каспара зародилось стойкое ощущение, что самые важные посты на Земле занимают строгие, непримиримые к погрешностям бороды девушки-старухи. Наиважнейшая задача в любом деле — обаять стражниц-монстров, охраняющих неведомые сокровища. И казалось очевидным, что сам Каспар, достигнув определенного возраста, тоже научится папиным уловкам. Правда, неизвестно, зачем. Но в этом и прелесть: одно дело, когда маленькому человеку кажется, что к 30-ти годам у него само собой будет жена, дети, квартира, скипетр и мантия. Это обычный путь земных иллюзий. Но совсем другое дело — уверенность во врожденном умении. В способности к процессу вне зависимости от того, принесет ли он материальное благо или нет. Такая уверенность — приданое от Бога, с которым не пропадешь.
Притом, что, как ворчала мама, отец «взялся за старое», семейство никак не богатело. А ведь темные дела вроде как приносят больше прибыли, чем светлые, так говорят все. Значит, отец чист, успокаивал себя Каспар, и брал велосипед напрокат. Его восхищала возможность брать что-то на время. Он не был одержим собственническими страстями. Ему нравилась смутная власть спасителя. От того и тяга к врачеванию. Мама парадоксально поощряла Каспарово кредо:
— Вот, может и вправду станешь доктором. Стоматолог — очень нужная профессия. Занимайся, милый… — и давала с собой кулек печенья, чтобы детвора устроила чинное чаепитие и обязательно угостила добрую зоологическую фею. Чтоб и она зубы попортила — сыночку больше работы будет…
Каспар совершенно не желал быть дантистом. Он только потом понял, что мать имела в виду статус и обеспеченность. Но у мамы были и другие приоритеты. Например, она любила Лермонтова.
О тюрьме отец старался не упоминать. В Каспаровой голове заточение родителя укоренилось как неизбежная издержка его многотрудной стези. Ведь папа называл себя «партизаном экономической свободы». Обыденных ярлыков вроде «цеховик» или «фарцовщик» Сашенька избегал. Тем более тех, что намекали на противозаконность. Тем более, что он не был заправилой в этих затеях, а только ироничным, как и полагает жанр, оруженосцем. Каспар среди своих сверстников ревниво оберегал отцовскую репутацию. Точнее бдил — случай вступиться представился, но позже и в стане чужаков. Его окружение уважало импозантного сидельца с неравномерно поседевшей бородой. Если приглядеться, то можно было заметить, что она полосатая, как тигровая шкура. Однажды Каспар услышал, как девочки шептались о ее красоте. Наступала новая эра отцовского успеха: на смену матушкиным подругам приходили Каспаровы одноклассницы. Воистину Сашенька был непотопляем.
Аврора тоже была непростым корабликом. Популярность мужа она принимала с ироническим стоицизмом, нередко советуя обратить свою благосклонность к кому-то из достойных претенденток.
— Вот она бы тебе подошла, Сашок, — заводила речь матушка об очередной одинокой мечтательнице.
— Она ничего. Задроченная разведенка, неправильный прикус, квартира малогабаритная, образование высшее. Бывает хуже. А еще кто у тебя на примете? Нужно ознакомиться со всем списком, прицениться. Нет в тебе систематического подхода, Рора…
Отец любил подчеркнуть их с матушкой интеллектуальное неравенство. Но так как мужчину он полагал более высокоразвитым существом, чем женщину, — во многом он оставался консерватором, — то любой союз разнополых людей считал мезальянсом. Такая аксиома приводила к его полной пассивности по части возможных адюльтеров: зачем менять шило на мыло? Каспар, конечно, не мог поручиться наверняка за Сашенькину верность, но мама никогда не упрекала отца по этой части. Точнее она была изначально готова к «левым» неприятностям и, готовясь к неизбежному, торопила его. Это свойство всех самолюбивых натур. Но гораздо живее она интересовалась другим неизбежным, а именно будущей женитьбой сына. Профессию она для него уже выбрала, но не была уверена, что сможет с такой же легкостью решить матримониальную задачку. Словом, Каспар рос между двумя полюсами. Отец проповедовал тщету семейных уз, матушка — их сакральность. Ни тот, ни другой сами не следовали своим философиям: Сашенька не удалялся с посохом к обетованной свободе, Аврора не берегла свои кандалы. Оба хотели, чтобы за них осуществил декларируемое отпрыск.
А Каспар никак не мог понять, почему вокруг свитого гнезда столько шума. Внутри него сплошная обыденность. Лишь Новый год да матушкин день рождения могли с натяжкой претендовать на роль семейного праздника, куцего фейерверка жизни: семья в сборе, сдобренная гостями, и великая радость, если кем-то из сверстников, — обычно сыном Айгуль. Руслан на два года старше и лет на десять порочнее. С годами разница и в возрасте, и в порочности не менялась. Но Каспар был очарован не порослью запретного, а всего лишь сладостью совместного хулиганства. Во всяком случае, так было, пока хулиганства у кузенов не стали слишком разниться.