Когда Феррус воздел молот и закричал, требуя нести отмщение, Дюкейн, Цицер и Деметр разом нашли в себе последние силы на то, чтобы исполнить его волю.
И окончательно сделать Гардинаал Прим непригодным для жизни на целые века.
Но Манус был не освободителем людей, а их завоевателем.
Первый Палатин. Первый клинок Двух Сотен. Первенец Фулгрима. В какое бы воинское братство ни входил Акурдуана, его имя неизменно звучало первым в списке. Кто-нибудь на его месте, занимая скромную должность капитана 2-й роты, счел бы оскорблением своих выдающихся талантов то, что венец лорда-командующего достался легионерам вроде Эйдолона и Веспасиана. Акурдуана точно знал, каковы его таланты — они и вправду были выдающимися, — но не менее хорошо разбирался в собственных недостатках.
Фениксиец, бесконечно любящий своих детей, однажды заявил, что не желает взваливать бремя руководства на воина, которого так часто призывают сражаться в рядах Палатинских Клинков. На самом же деле Акурдуана не имел и половины тех лидерских качеств, что уже развил в себе Соломон Деметр. Возможно, капитан служил символом или, пожалуй, источником вдохновения для бойцов. Но скромностью Акурдуана не отличался, пока один примарх не преподал ему запоздалый урок смирения.
Легионер вытащил клинок Тимур из тела последнего стражника. Смертный тихо свалился рядом с дюжиной товарищей.
На крыше башни дул ветер, буйный и жаркий, как угли, поднимавшийся с лавового моря и над огнями перестрелок внизу. Когда Акурдуана для проверки оглянулся через плечо, порыв воздуха дернул его за косу. Напевая какой-то мотивчик — так немелодично, что еще недавно капитан разозлился бы на себя, — он опустился на колени и начал устанавливать заряды.
Тулл не чувствовал боли. Он принял слишком много таблеток. Земля под ногами бугрилась, но это не доставляло ему неудобств. Тот факт, что Риордан идет по облаченным в броню телам друзей и товарищей, проникал в его сознание, но укорениться не мог. Голова медике опустела и словно раздувалась, как воздушный шар.
Офицер посмотрел на укрепленную командную башню, которую гардинаальцы обороняли из последних сил, но вышка не завладела его вниманием. Тулла такое уже не интересовало.
Он увидел Цицера. У лодыжек Ультрамарина плясали языки пламени, и ватага генетически выведенных великанов заваливала его на землю.
Он увидел Амара. Дуговые разряды пси-энергии, сорвавшись с пылающего меча библиария, вонзились в плотные ряды гардинаальских солдат. Сотни их сгорели заживо. Интеп сражался без шлема, и одна пуля в голову уложила его на месте.
Он увидел Деметра, зашедшегося в крике. Даже сейчас воин Детей Императора подбадривал соратников.
Еще он увидел Дюкейна. Стена легионеров Десятого под началом ветерана двигалась на гардинаальские пушки, как бульдозерный отвал.
Настал час, когда смертные должны отойти в сторону. Настал час, когда войну должны вести сверхлюди.
Мир закружился перед глазами Риордана. Танки, огонь и безбожные ангелы унеслись прочь, превратились в бесформенное пятно с полосками черноты — цвета Медузы, цвета погибели. Какое-то время спустя — казалось, через пару секунд, но на деле гораздо позже — взор Тулла обрел ясность. Медике обнаружил, что по воле случая или чьему-то замыслу он смотрит прямо на Ферруса Мануса.
Примарх стал олицетворением жажды завоеваний Императора, живым воплощением гнева в железных латах.
Один из сверхтяжелых шагателей, скрипя сочленениями, преодолел огневую завесу космодесантников и навис над примархом, как планета над своей луной. Машина занесла конечность с неровными сколами и рытвинами от болт-снарядов, но кто-то из терминаторов личной гвардии Ферруса успел вытолкнуть связанного боем господина из-под опустившейся с грохотом крабовой лапы. Возмущенно взревев, Манус одной рукой смял бронированный кожух шириной с мужское туловище, прикрывавший гидравлику. Шагатель задергался в хватке примарха. Они как будто разыгрывали сцену из греканских мифов, где человек подтащил к себе членистоногого титана и поверг его ударом молота.
Риордан ощутил, что обретает душевное спокойствие, прекращая беспокоиться о том, что давно волновало его.