От компаньонов я узнал, что в моей комнате номинально проживает «чувак» — связист с местного узла связи. Из их короткого рассказа я вынес, что сия банда чувака буквально выжила. Замучила нормального человека своим пьянками, — извращенным видом коллективизма, а он парень себе мирный, непьющий, отказывался.
Белорус нехотя рассказал:
— В конце концов, я ему сказал: пей, бо убью, фарцовщик!
— А что так сурово?
— Так у меня ж день рождения был, а он не уважает!..
— А… Ну и как?
— Пришлось ему таки выпить. Вот так глотал — ык, ык… По шее текло. Думаю, ну сейчас подавится, сдохнет. Так он и вправду чуть и не сдох. Но оклемался.
Выяснилось, что после очередного «бо убью» — чувак ушел, заночевал на своем узле связи, так до сих пор там и живет, сюда только иногда появляется, днем, когда все на работе, здесь же у него вещи, помыться и все такое.
Я был «нормальным» студентом, поэтому не нуждался в «бо убью», чтоб «засосать стакан — и в Ватикан». Ведь даже в голову не пришло (с утра!) отказаться! Этот «неотказ», видимо, в понимании бригады был знаком уважения. Да и как же нормальный человек в «сухой закон» может отказываться? Это же какая-то бесчеловечность, а то и просто дикость, неприкрытый и наглый вызов приличному человечеству.
Сухой закон
Что касается «сухого закона», то скоро я увидел его пункты и подпункты, по ним жил-не-тужил Южный Балык. Кстати, чуть позднее, когда началась «Перестройка», и еще только зарождалась «Борьба с алкоголизмом», — уже в тот период эйфории от перемен, я тихо знал, что скоро вся страна превратится в Южный Балык, — и мне становилось грустно и, учитывая, масштабы грядущего, жутко.
Поселок нефтяников представлял собой одну улицу с десятком деревянных двухэтажек, в которых жили работники станции. К этому поселку примыкал вагон-городок строителей, которые ранее возводили этот производственный объект и сопутствующий ему жилой комплекс, а сейчас что-то достраивали, пристраивали и ремонтировали. Такой вот симбиоз — экплуатационники и строители. Всё вместе представляло собой действительно своеобразный остров в тайге, в окружении буйной растительности и болот, населенный тремя-четырмя сотнями людей. Основной транспорт — вертолет.
«Сухой закон» и территориальная ограниченность — муж и жена — творили «интересных» детей.
…Торговля спиртным была запрещена. Статус поселка не предполагал постоянного проживания и официально считался местом базирования производственных бригад — вахтовым поселком. Хотя на самом деле в населенном пункте уже жили и семьями, и даже работала начальная школа.
Спиртное люди добывали частным порядком — из отпусков, служебными оказиями из Нефтеюганска и Сургута, но это в масштабах страждущего народа были капли.
В единственном поселковом магазине спиртное все же присутствовало, но в ограниченном количестве. Его выдавали только согласно запискам начальника станции «по уважительным причинам» — дни рождения, праздники и тому подобное. Приходит работник к Ферштейну, так и так, завтра день рождения. Ферштейн поднимает телефонную трубку, обращается к кадровичке: «Танюша, у такого-то когда день рождения? Ага, спасибо». И пишет своей рукой, каллиграфическим почерком, на имя магазинной хозяйки: «Люба, выдай подателю сего 1 (одну) бутылку водки и 2 (две) бутылки вина». Далее, человек идет в магазин, где у него отбирается записка, и он уходит домой в обнимку с бутылками, счастливый в предвкушении.
«К сожаленью день рожденья только раз в году», а природа требует. И выход всегда найдется.
…Типичная картина Южнобалыкских будней. Вечер, конец рабочего дня. Усталый народ идет по домам, заходит в магазин.
Магазин состоит из двух половин — левой продовольственной и правой промтоварной. В левой — все съестное. В правой — всякая несъедобная мелочь: посуда, тряпки, стиральный порошок, парфюмерия и так далее.
В первую очередь выстраиваются женщины, их много; во вторую — мужчины, их не так чтобы много, но «они в тельняшках».
Женщины покупают своё: хлеб, муку, макароны, чай, крупы, сахар, — всё как обычно. Переговариваются на темы будничные и человечные.
Мужчины тоже покупают. Своё.