— Это не рыба, — сказал компаньон, когда усаживались в лодку, намереваясь в обратный путь, — это щука. Рыбы всего пять хвостов, вот.
Он показал на рыбин, отличавшихся от общей массы недавних обитателей глубин, которые сейчас шевелили жабрами и стукали хвостами о борт лодки.
— Это сиг. Пару хвостов, кроме щуки, себе возьмем на уху, а остальные Лёва с Могилева понесет Любке-продавщице. Сиганёт сигом! Дань с поклоном. Не гневайся, матушка, прости!..
— И водочки дай, коль не жалко! — добавил кто-то.
Компания заржала, Белорус рванул привод стартера, затарахтел «Вихрь», поехали.
Прибыли в поселок. Взяли себе рыбки по необходимости, остальной улов, мешком, засучив, закатав края, поставили у дверей в магазин — бери, народ, кому надо! Рыбы много, все мужское население — рыбаки. Кто сетью, кто бреднем, кто на удочку. Рыба — это, пожалуй, единственный продукт, который не был тогда дефицитом. (Ну, грибы, ягоды — это само собой.)
Вечером:
— Ну, что, как Люба?
— Презент не приняла. Послала. Водки не дала. Но простила!
— Как ты понял?
— А потому что сказала по-доброму: «Ну, у тебя, блять могилевская, совести совсем нет, твою же ж мать!»
Совесть у Белоруса, конечно, была. Как и у других членов гоп-компании. А касаемо производственной части их жизни, то здесь к ним, что называется, вообще не было вопросов. Работали хорошо, на совесть. Белорус был бригадиром во вспомогательной службе, где универсальный дока Троцкий являлся его правой рукой. Столичные, техники-наладчики слыли палочками-выручалочками для эксплуатационных служб нефтеперекачивающей станции. Иногда их поднимали ночью на пуски агрегатов, на устранение аварий.
Словом, как везде на северах: быт бытом, а работа работой. Просто первое, как правило, ярче. Поэтому… да простят нас потомки, которые могут подумать, что южнобалыкцы только и делали, что пили. Нет, мои балыкские компаньоны не ангелы, но в запои не уходили и работу не прогуливали.
Столичные говорили о себе: мы — пролетариат, двигатели прогресса, поэтому если не пьем, то идем в библиотеку. И правда, типичная вечерняя картинка нашего «отеля» — лежащие на кроватях члены «банды» с книгами перед серьезными лицами.
А перед самым сном — философия.
Каратмэн
Надо сказать, что на практику я приехал сразу после военных сборов по программе военной кафедры, которые прошли в Казахстане. Там, до присвоения офицерского звания, нас хорошо погоняли, поэтому в Южный Балык я прибыл загоревшим, стройным и даже местами мускулистым, словом, выглядел вполне спортивно. В стране случилась мода на каратэ, даже появился шлягер — шутливая песня с припевом: «Не ходить на каратэ стало неприлично!» Я тоже пытался пойти по новому веянию, и знал несколько ярких характерных движений — пару махов руками и столько же ногами. По схеме: блок, который переходит в удар, опять блок, готовность, опять удар. Мне эти движения нравились, и я применял их при обыкновенной утренней зарядке. Под ритмичную музыку все выглядело особенно красиво (коридорное зеркало не врало!) Однажды утром это мое издевательство над боевым видом спорта заметил один из столичных и спросил глухо и уважительно:
— Ты что, каратист?
— Типа, — ответил я уклончиво, продолжая махать конечностями.
Так пошел слух по Южному Балыку: к нам приехал каратист!
Потом меня на работе спрашивали — действительно ли? Я отвечал: ну что вы!..
Не верили. Ты такой спортивный, загорелый! Это я со сборов такой. О, «со сборов»! С каких сборов? Точно — каратист. Я махнул рукой.
Так я стал «Каратмэном».
В один из гостиничных вечеров, как обычно выпив, мы всей бандой стали танцевать под магнитофон, дурачиться. Здесь я, используя подходящий ритм, опрометчиво размахался своим каратэ, и под мой кулак нечаянно попалось лицо Белоруса.
У человека с бычьими бицепсами из губы выступила капелька крови.
Музыку выключили, я поднял руки, извини, братан, случайно.
«Братан» облизывая губу, кротко сказал: «Понимаю…» Помолчал, подошел к стене — и врезал по ней своим кулачищем, дом содрогнулся. Понятно, надо же человеку разрядиться.
Выпили за мир и случайности в этом мире, потом могилёвский бугай, трогая пальцем травмированную губу, спросил:
— А ты можешь, к примеру, вот сейчас прям, нас всех тут вырубить? Оптом.
— Могу, — говорю, — но во хмелю не делаю этого. Последствия могут быть… непредсказуемые.
— А завтра, по-трезвянке?
— По-трезвянке — тем более. Не позволяет моральный кодекс… строителя каратизма!