— Какой-то поселок?
Голос у нее дрожал, руки тоже. Вообще, с ней происходило что-то странное — чем дальше от Призрака, тем хуже. Впервые увидев растения пустыни, Клара удивилась, но не обрадовалась. Только на миг в ней проснулся интерес, она срезала часть сухого стебля и аккуратно завернула в обрывок бинта. Через день выкинула.
— Что с тобой? — спросил Гид тогда. — Первое открытие и ты даже не пытаешься сохранить образец.
— Зачем? — глухо отозвалась Клара. Она уже сняла с ноги «клетку», но шла так, как будто у нее теперь их две.
— Выяснить, чем они отличаются от ваших монстров, — повел плечом Гид.
Клара ничего не сказала. Она не верила, что когда-либо вернется в Призрак.
Гид уже думал о том, что зря потащил ее с собой. Он уже не был уверен в том, что Клара сможет создать протез. Теперь — не был уверен... Возвращать кого-то к жизни он не умел. В Призраке на враче висели люди, отказывающиеся жить, теперь же сама Клара становилась одной из тех, кого презирала. Паршивее всего было то, что теперь Гид мог наблюдать то состояние, к которому не пришел благодаря поставленной цели. Он всегда упрямо шел вперед, полз, и в критический момент нашел Призрак. Клара же теряла цель. Странное дело, Гид был уверен, что Клара — фанатик, которого ничто не сломает, но она уже ломалась, на его глазах.
Еще — в ней жил страх. Она словно слышала мысли Гида и отчаянно боялась остаться одна. Одна, здесь, посреди пустыни... Она бы выжила, наверняка, но — боялась. Вместо того чтобы проникнуться чувством долга и собственной значимости, Гид ощущал легкое отвращение.
— Я не покинул Призрак, — пробормотал он однажды. — Он идет рядом со мной.
В ту ночь они нашли пещеру — скалы посреди пустыни, возможно, обломки великих построек древности, но истертые временем и ветрами до неузнаваемости. И Гид точно уверился в том, что Клара нездорова. До того она совершенно не искала близости, а тогда... Вцепилась в единственное, что могла ему дать, должно быть. В темноте Гид не мог разглядеть ни ее лица, ни глаз. Были только капли холодного пота на ее лбу, спутанные волосы, дрожащие губы, беспокойные движения рук и непослушные пальцы. Бессвязный шепот, торопливость и внезапная жадность.
А утром, уже через полчаса пути, стал виден Эден.
И Зиккерт. Когда до поселения оставалось не более двух сотен шагов, некто невысокий, в одеждах коричневого цвета, выбежал навстречу путникам. Спустя пять секунд, когда Гид уже направил на незнакомца обрез, а Клара — ружье, низкорослого стал догонять кто-то другой, вооруженный. Видимо, охранник.
— Уберите пушки! — крикнул он. — Иначе открою огонь!
— Да уж не тебе угрожать, — с откровенным удивлением пробормотал Гид, не заметив рядом с охранником никакой подмоги.
— Уберите, уберите! — запричитал в свою очередь низкий. — Дару слишком тревожен, но не причинит вам вреда! А вы не причините вреда мне, — он остановился в паре метров от них, тяжело дыша. Голова его была замотана светлой тряпкой, сверху и снизу края прижимали широкие защитные очки, ткань на месте рта вздувалась и втягивалась так, что можно было угадать очертания губ. — Вы ведь не причините вреда? — он всплеснул руками и под сдавленный вопль Дару бросился прямо к Гиду.
Гид, пораженный, не знал даже, как на это реагировать.
Клара подняла маску и осторожно положила ружье на землю, совершенно спокойная, — у нее оставался револьвер.
— Брось пулемет! — рявкнул Дару.
Гид заткнул обрез за пояс, стянул маску фильтра и очки. Пока еще, пока ветер не слишком зол, можно показать лицо.
— Брось пулемет!!! — в голосе явственно слышался страх.
— Дару! — возмущенно отозвался низкий вместо Гида. — Разве ты не видишь? Это его рука!
И с такой простотой он это сказал, что Гид вновь ничего не ответил от неожиданности.
— Покажи, что ты человек! — нашлась Клара, обращаясь сразу и к трусоватому охраннику, и к его подопечному. — Сними маску, мы уже встречали таких... подменышей.
Клара никого не встречала, лишь слышала рассказ Гида об особях, оставивших его без руки и почти без ноги.
— Меня зовут Зиккерт, — человек в коричневом быстро исполнил приказ, продемонстрировав вполне нормальное лицо с очень смуглой кожей, большими глазами навыкате и носом, грустно загибающимся книзу, как клюв. — Смотри, радужка, веки, — он оттянул кожу под глазом пальцем и широко улыбнулся, — зубы, язык... Все обычное, и говорю я не хуже вас! Как же я рад, как рад, что вы здесь... Мы уже четыре года не видели людей, но я еще не забыл, как отличить их издали, по походке, и вот по вам, по вам, дорогие друзья, сразу видно было — идут люди! Люди! Разве это не замечательно?..
Он все говорил и говорил, суетливо, хватая за руки то Гида, то его спутницу, а подошедший ближе Дару молчал, открыв лицо лишь на пару секунд.
— А ведь Эден — гостеприимный город, мы всегда счастливы помочь... Ох, как же я все-таки рад! Милая девушка, даже с защитником не стоит выходить в пустыню, но не беспокойтесь — у нас в городе вас с радостью примут...
Непонимающе переглядываясь, Гид и Клара двигались за семенящим впереди Зиккертом. Дару по-прежнему молчал — Зиккерт говорил за двоих, а то и за троих.
Как оказалось, они пришли в Эден, «священную землю, где люди равны друг другу и живут, не зная войн, голода и злобы человеческой». Эти слова Гид услышал, самое меньшее, раз десять за те два часа, в течение которых Зиккерт расписывал им город и его жителей.
Это было дико, немыслимо, непостижимо. По словам Зиккерта, назвавшегося местным старейшиной, люди в Эдене жили по правилам, оставленным неким Дроэданом. Зиккерт был уверен, что раньше по ним жили все или, по крайней мере, многие, но ныне, в разрушенном мире, знания были забыты.
Никто не видел Героя, но в Эдене хранились записи с историей Дроэдана, которые Зиккерт обещал показать «с превеликой радостью». Сам город был основан отцом Зиккерта, нашедшим древнюю мудрость неизвестным путем, но успешно привившим ее первым поселенцам.
Итак... Правила Эдена были просты. Совершенно просты, хотя Зиккерт говорил иначе: «Совершенны и просты». Не убивай товарищей, не кради, пытайся понять того, кто рядом, помогай, если нужно, просыпайся с улыбкой и живи со светом в сердце. Гид не знал, что значит последнее выражение, но кивнул, когда Зиккерт закончил объяснять. Клара не произнесла ни слова за всю речь старейшины и не пошевелилась, с тех пор как он почти насильно усадил путников на старые пустые цистерны, заменявшие в доме Зиккерта стулья. Сам старейшина сидел напротив, на груде ветхого тряпья, служившего ему, видимо, постелью.