— Женщина, успокойтесь, — голос был по-прежнему лениво-презрительный, но уже с толикой опаски. — Что конкретно произошло? Где Вы находитесь?
— В чулане! — истерично вскрикнула чародейка, с трудом подавив совершенно неуместный приступ хохота. — Мы ехали на в-встречу и вдруг они! Там ч-что-то грузили, а когда заметили нас, то как-то остановили ступу и… Это было так страшно! Они кричали и даже ударили госпожу, а Вы же знаете, что она лучшая подруга жены первого министра и трижды обедала с самим князем! А потом… потом они сказали, что она им ещё понадобится-а-а. Для чего им может понадобиться госпожа, когда ей пятьдесят, а у них столько артефа-а-актов!?! Что с нами бу-у-удет!?!
— Прекратите выть! — не выдержала диспетчер, чей артефакт наверняка раскалился от полных страха стенаний. — Сколько разбойников? Сколько оружия? Ваши координаты?
— Я… я боюсь! Их… десять! Нет, двадцать! Я-я не видела точно. Тут какой-то особняк старый, не знаю сколько их тут… Погодите. Кажется, меня ищут. Триликий, спаси и убереги! Д-давайте, я здесь б-болтуна где-нибудь спрячу включённым, п-пока они не пришли…
— Женщина! Погодите, женщина! — ещё что-то говорила диспетчер, пытаясь настроить отслеживающую функцию и покрикивая на кого-то из помощников, пока Яританна Чаронит укладывала на подоконник дрожащий камень и прикрывала его черепками, чтобы чуть уменьшить помехи.
Лицо её было довольным до нельзя.
Раздевать крупное тело, находящееся в бессознательном состоянии, удовольствием было весьма условным, хотя и вполне привычным после курса общей некротической анатомии, где наставник, самых шовинистических взглядов, разрешал девочкам-духовникам только подготавливать трупы к практикуму, чему лично Танка была только рада. Крепкие льняные штаны непонятного буро-зелёного цвета были непомерно велики даже не выдающемуся стройностью мужчине и крепились к такой же безобразной куртке системой тесёмок и шнурков, позволявших подгонять униформу под любого работника. Одевать их на голое тело, пусть даже и заново обмотанное порванной простынёй, девушке было отвратительно, особенно при мысли, о давности последней стирки и происхождении некоторых особенно подозрительных разводов. Ещё противнее было брать в руки потрёпанную порванную в двух местах кепку с затёртой эмблемой какого-то клуба любителей болотных черепах. Утешив себя тем, что избавиться от вшей при нынешнем уровне развития целительства не так уж и сложно, Танка убрала под неё волосы, приладив на голове таким образом, чтобы растрескавшийся козырёк прикрывал глаза. С ногами ей повезло в меньшей степени: грибки и всяческие гниения лечились значительно дольше и дороже. А то, что они непременно появятся, стало очевидным, стоило только стянуть с ног уборщика растоптанные тканевые мокасины самого завалящего вида и вдохнуть ядрёный аромат не мытых с зимней Средницы носков. От крепкого амбре начинали слезиться глаза, как от мертвяцкого зелья, но его обладатель даже не пошевелился. Внутри «говнодавы», как их поспешила окрестить чародейка, были влажными и ещё более изодранными, чем снаружи, только выбора особого не было. Ей и без того повезло найти подходящую маскировку, вместо того, чтобы бегать по вражескому логову в костюме дикого гоблина. Чрезвычайным везением было ещё и то, что под нестриженной лохматой головой мужика не оказалось лужи крови с неминуемыми последствиями для Яританны в виде обморока. Точнее кровь была и в большом количестве, но так и не прорвала кожу, образовав большой синюшный нарыв на затылке величиной с небольшую картофелину. Его вид, конечно, заставил девушку поморщиться, но особой дурноты не вызвал.
Не прошло и получаса, как из общего туалета, слегка прихрамывая и подволакивая ноги, вышел невысокий полноватый уборщик с погнутым жестяным ведром, полным сухой земли и ломаных камней. Его плечи слегка подёргивались, а голова была низко опущена, отчего из-за форменной кепки и воротника униформы практически не видно было лица. Он спокойно шёл вдоль коридора, бурча себе под нос мотив какой-то старой армейской песни.
— Эй, Лексий, как сегодня наряд отбывается? — глумливо заржал проходящий мимо мужчина в серой спецформе. — Заставили срач в триста первой разгребать?
Уборщик в ответ проворчал что-то невнятное, предположительно, матерного характера и лишь тяжело вздохнул.
— А то! — не унимался знакомец, больше занятый собственным ехидством. — Думал, нахаляву денёк отбыть, пока остальные жопу рвут на оборонке!
— Вали давай! — прикрикнул на него другой, вышедший из-за поворота боец, щедро сгрузив половину собственной ноши, представленной длинными полыми трубками с россыпью заклинательных рун.
Бойцы двинулись прочь по коридору, продолжая беззлобно переругиваться и тихо поносить начальство, а уборщик пошёл дальше, всё так же прихрамывая и подволакивая ногу, только сутулиться стал чуточку сильнее. Никто из пробегавших по коридору, устанавливающих оборудование и расчищавших подходы так и не обратил внимания на то, что потрёпанный уборщик странно несет своё ведро, погрузив два пальца в вывернутую землю. А меж тем невидимые глазу голубые и чёрные искры поднимались под бледной кожей к запястью.
В большом камине трещит огонь, радостно подбрасывая вверх искры, что благодаря заклятью превращаются в бабочек и разлетаются по полутёмной гостиной. За ними с заливистым смехом бегают двое малышей, пытаясь развеять прежде, чем на трепещущих огненных крылышках схлопнется большая пасть резвящегося с ними волкособа. Когда этого не удаётся годовалый щенок недовольно морщится и, поскуливая, трясёт огромной косматой головой, чтобы сразу же броситься в погоню за следующей искоркой-бабочкой. Помимо огня и редких вспышек от удачных заклятий обитую деревом комнату освещает лишь, заключённый в банку светляк, висящий на спинке одного из кресел. Перед ним сидит женщина, увлечённо читая какой-то потрёпанный фолиант. Изредка она прикрывает рот ладонью, чтобы хихиканьем не отрывать его от важных дел и даже не представляет, что для него нет дел важнее, чем просто сидеть перед огнём всей семьёй и наслаждаться наблюдением за ней и их детьми. На коленях у него лежит схема очередного заклятья, но этот особый уют совершенно не располагает к работе.
— Можно я тебе помогу? — на него снизу вверх смотрит любопытная мордашка старшего из детей, чьи русые волосы в отблесках пламени, кажутся насыщенно рыжими. Он лежит на ковре прямо возле камина и в который раз пытается вчитаться в выданную отцом книгу заклятий, не отвлекаясь на трюки разыгравшегося пса и попискивание младших.
— Обязательно, — он улыбается и гладит сына по непослушным вихрам, — как только выучишь заклятье левитации, так сразу и приступим с тобой к схемам.
Мальчишка недовольно сопит и обиженно утыкается в книгу.
— Может, стоит его в следующем году отдать в Академию? — спрашивает женщина, оторвавшись от своего чтива.
Он не видит её лица, но полностью уверен, что прекраснее и роднее её не было и нет в его жизни.
— Ма-а-а, я уже умею больше, чем их третьекурсники! — недовольно ворчит малыш, радуясь тому, что можно так удачно позабыть о выданном задании. — Даже Ворожей умеет больше, чем они!
Заслышав своё имя один из малышей, играющих с собакой, неловко оборачивается и зачарованная им бабочка врезается в висящий над дверным проёмом щит, расплываясь по нему отвратительной кляксой.
— Ладно-ладно, — смеётся женщина, откладывая в сторону книгу и прижимая к себе расстроенного младшего сынишку. — Пойду распоряжусь подавать ужин.
В самом дверном проёме она оборачивается так, что идущий из коридора свет вырывает из полумрака её черты. Ещё чуть-чуть и можно будет рассмотреть…
— Sinjoro secrettio!
От неожиданности мужчина подпрыгнул на месте и едва не оказался на полу из-за чрезмерно пружинистого матраса. За последнюю неделю он настолько отвык от комфортабельных постелей, что сам до конца не верил в то, что добрался до одной из них. Ещё больше он отвык от снов. Долгие годы, ночь за ночью, видя перед собой лишь темноту да обрывки написанных ранее формул, он просто закрывал глаза, и теперь, вися на краю выделенной кровати, пытался рассеянно сообразить, что же это было. Уют и тепло полутёмной гостиной с пылающим камином не хотелось отпускать, хотелось снова погрузиться в это волшебное забытьё к детскому смеху, аромату смолы и нежному голосу.