Верховный жрец осенил всех знаменем Триликого и затянул новый гимн, в котором ему уже вторили, усиленные артефактами голоса молодых служителей и некоторых особенно ретивых и дотошных старух (бича всех святилищ). На изящное плечико госпожи Ризовой легла мозолистая рука плечистого младшего жреца совсем недурной наружности, не смотря на обязательное ритуальное покрывало на волосах и намечающийся профессиональный живот.
— Сестра моя, — вполголоса проговорил он, стараясь не привлекать внимания собравшихся, — исповедня освободилась.
Моложавая женщина лукаво стрельнула в его сторону глазами и с похвальным смирением последовала за жрецом в отдалённую нишу, закрытую резными деревянными ширмами от любопытных глаз и слишком чутких ушей. Не то, чтоб она прямо сейчас надеялась на маленькое приключение в компании представительного молодого мужчины, всё же и возраст, и статус уже не позволяли так неподобающе чудить, но чуточку заслуженных восхвалений получить себе она могла позволить. Да и многие её давние знакомцы не брезговали святилищными исповеднями для важных разговоров и передачи ценных известий: обстановка уж очень располагала. В любом случае, посещение её обещало времяпрепровождение куда более полезное и занимательное, чем протирание юбки в общих рядах.
— Ты рада, сестра моя? — спросил немолодой, весьма скромно облачённый жрец, стоявший в темноте потайного коридора, стоило спине красивой женщины скрыться за дверью одной из исповедных кабинок. — Триликий подсказывает мне, что эта грешница задержится до конца службы и, может, и вовсе пожелает удалиться от бренности мира, коли, конечно, не затеряется в каком-то переулке, возвращаясь домой. Мою душу переполняет скорбь, стоит подумать, сколь опасно привлекательным женщинам одним гулять по городу.
Его собеседница, сидящая рядом на небольшом мягком топчане, великодушно кивнула, не утруждая себя даже благодарной улыбкой. Лицо её оставалось невыразительным и спокойным, как и подобает статусу убитой горем родственницы столь известного и влиятельного человека, как Глава Замка Мастеров.
— Надеюсь, это твоя последняя просьба к нам, — с нажимом уточнил жрец, недвусмысленно намекая на нежелательность таких встреч в будущем. — Мы согласились сделать одолжение в память о былых заслугах.
— Вы это делаете в оплату долга, — холодно прервала его женщина. — Не забывайте, с чьего попустительства вы занимаете это святилище.
Жрецу её напоминание явно не пришлось по душе, но мужчина ценой небывалых усилий сдержался от резких слов в адрес молодой нахалки, что не столь уж давно по наущению отца работала вместе с ним во благо общего дела, а добившись высокого положения, поспешила покинуть ряды активных деятелей, присоединившись к числу благородных патронов.
— И прошу учесть, что от неё Псы получит сведений куда больше, чем вы выкачиваете из мозгов вашей паствы, — добавила она, тяжело поднимаясь со своего места и покрывая плечи кружевным платком.
— Только на это и уповаем, — раздражённо улыбнулся жрец, не решаясь спорить с опасной гостьей. — Полагаю, больше ты меня с такими просьбами не побеспокоишь: это святилище, а не богадельня, чтобы человека так просто можно было переправить.
— Кто знает, кто знает, — кротко и восхитительно невинно улыбнулась молодая женщина и медленно двинулась вглубь коридора, задумчиво поглаживая изрядно выпирающий живот.
Тонкий лучик света скользнул по деревянным планкам, лишившимся своей жестяной защиты, прошёлся вдоль расщеплённых выбитых волокон, щерящихся ратью заноз и зубочисток, очертил буровато-зелёные рогозы экстремальной окраски и жадно приник к щели. Её обгорелые края, густо покрытые сажей, окрашивали его свет насыщенной охрой, смягчая, но не умаляя сиянье и настойчивость дневного диверсанта. Прорвав скопившуюся за ночь тьму, чёй рыхлый след душной взвесью пропитывал пространство под перевёрнутой ступой, луч алчно скользнул по ютящимся под ней фигурам. Среди седельных мешков, потрошеных и тощих, как плюшевый медведь в многодетном семействе, лежало трое. Измотанные тяжёлой ночью, они неловко жались друг к дружке в поисках тепла, что жадно впитывалось холодной землёй, едва освобождённой от полога слизкого мха. Луч лишь слегка коснулся белёсых волос одной, пробежался по худой спине другого и с каким-то извращённым упорством очертил контур девичьего личика третьей, остановившись аккурат на грязной щёчке с несколькими блёклыми веснушками, чуть проступающими сквозь здоровый загар. От его упорства успевший полинять маленький носик несколько раз чутко дёрнулся, словно сгоняя упрямого надоеду, и забавно сморщился, топорща шматки отделившейся кожицы. Тряхнув головой, девица попыталась укрыться от наглого света, но вместо этого ударилась лбом о что-то твёрдое, оглушительно чихнула и проснулась, совершенно неожиданно для себя самой и дремавшей рядом земляной жабы.
Растерянная девушка только и успела заметить, как с громким кваканьем скрылась в зазоре между землёй и стенками ступы ночная соседка. Алеандр Валент спросонья пребывала в состоянии лёгкой прострации, от чего бегство потенциального ингредиента сомнительной эффективности, но бесспорной необходимости восприняла достаточно ровно. Было ли тому виной столь неудачное столкновение с бронированным наручем, так и не снятым вором при поспешном бегстве, или бессонная ночь сказалась на связности её суждений, но травница пока с трудом соображала, где находится. Низкое, но довольно широкое пространство под ступой, которую вчера им совместными усилиями едва удалось перевернуть для создания хоть какого укрытия от редкого дождя, сперва показалось ей гробом или ящиком, в котором, по сплетням и многочисленным свидетельствам через границу перевозили рабов на продажу. В нём было темно, тесно и пахло так, словно предыдущих транспортируемых не вынимали по меньшей мере месяц. Постепенно чуткое обоняние девушки смогло различить знакомый запашок молодого болотца, сырой земли и нечисти. Общения с последней у молодого подмастерья вчера было в избытке, и если во время совместного сидения в яме, проходившего в тёплой почти дружеской обстановке, она ещё не умела его вычленять, то теперь, казалось, смогла бы узнать даже при остром рините. К счастью, кроме нечисти ещё слабо пахло кровью и пылью из потайного коридора, что не позволило как следует испугаться. Проморгавшись от налипшей на ресницы грязи, Эл приподнялась на локтях и попыталась если не выбраться из клубка тел, то хотя бы размять спину. От лежания на холодной земле её качественно скрутило, каждая мышца сейчас отзывалась острой болью. Не умаляло сей факт и то, что большей частью тела она всё же лежала на своих спутниках, сплетясь ногами с кем-то из них и щедро укрывая всех троих остатками юбки. Виль, к примеру, устроился значительно комфортнее, обняв за талию спящую блондинку и удобно пристроив голову на её мягких бёдрах. Желтовато-синее, покрытое редкой щетиной лицо вора не скрывало полного удовлетворения от жизни, несмотря на то, что ему самому приходилось служить подушкой для склонившейся на его спину духовника. Спрятанное в изгибе локтя лицо Чаронит плотно закрывалось пологом из грязных, свалявшихся за прошедшее время волос, от чего понять, насколько в такой позе удобно тенеглядке, не представлялось возможным.
— Ишь, ты, как умилительно, — завистливо проворчала Алеандр, которой из-за привычки постоянно вертеться во сне живой и тёплой подушки не досталось. — Жаль, нет печатки, показала бы я ей потом, как она, значится, не терпит ворья.