Глава Седьмая
В жилище Галляметдина Ахмета встретила все домочадцы, два его взрослых сына, их жены и внуки. Две зажженных металлических лампы под низким потолком и красноватое пламя очага наполняли помещение тусклым светом. Младшее поколение удобно разместилось на полу в углу комнаты. Девочки нянчили кукол или помогали взрослым по хозяйству, мальчики с ножичками и шильцами в руках что-то мастерили из кусков дерева. Жена хозяина по имени Джитез, морщинистая, сутулая женщина, закутанная в кафтан из верблюжьей шерсти, пригласила их к столу, на котором стояли чашки, медный чайник и блюда со сладостями. Чайник передавали друг другу и по очереди наливали кипящий напиток. Клубы пара порой скрывали от Ахмета пятнадцать пар глаз, устремившихся на него. От него ждали рассказа и он начал повествование, обращаясь преимущественно к детям.
"Народ наш всегда был богат героями," его монотонный голос был едва различим и слушатели подвинулись ближе к нему. "Случилось эта история вскоре после разгрома Казанского ханства в 1552 году. Царь Иван привел против нас огромное войско в пять раз превосходящее силы защитников Казани. Кого там только не было! Помимо русских стрельцов и яицких казаков были там и немецкие инженеры, мастера осадных дел и подкопов под крепостные стены, и ливонские знатоки артиллерии, были даже наемники из мусульман. Сорок дней и cорок ночей продолжалась осада. В ходе боев защитники Казани были поголовно уничтожены. Были стерты с лица земли дворцы, мечети, архитектурные памятники и национальная библиотека, не считая жилищ простых горожан. Улицы были завалены трупами, пылали пожары, черный дым застилал небо. Мужское население города было истреблено, а женщины и дети уведены в рабство. Но татарский народ никогда не смирился с поражением и продолжал борьбу. По всему краю стали вспыхивать выступления за свободу и независимость. Героев было так много, что не хватит времени всех перечислить. Об одном из них я хотел бы вам рассказать - звали его Мамыш-Берды.
Люди не удержали в памяти ни даты, ни места рождения своего смельчака, но помнят, что с юношеских лет был он неутомимым ходоком и великолепным джигитом. В его сухом мускулистом теле не было ни капли жира, был он меток и приметлив; в одиночку ходил с рогатиной на медведя, а рысей и куниц переловил без счета. С детства отличался он великолепной памятью и прилежанием. В школе на лету выучил он грамоту и вскоре мог повторять суры Корана, услышанные им в мечети. В своей деревне он был лучшим борцом, превосходя всех в проворстве и ловкости, и никому не удавалось повалить его, если падал он, то тут же вскакивал на ноги, как кошка, а руки его раз ухватившись за кушак, не выпускали противника, пока не сбрасывали его ловким движением на землю.
Ему было двадцать пять лет, когда пришла весть о вторжении русских. К тому времени был он cотником на Луговой стороне и весть о захвате столицы повергла его в печаль.
Он любил свою родину и страдал за ее боль, горечь и беды. Кликнул он под свои знамена всех обездоленных и ограбленных новой властью. Рать собралась немалая из крестьян, конников, пехотинцев и лучников. Не стало житья ни царским чиновникам, ни судьям-мздоимцам, ни сборщикам ясака. Обеспокоилась Москва и послала два военных отряда разделаться с непокорными, но были наголову разбиты восставшими. Осерчал царь Иван, затопал ногами и послал новый отряд из Свияжской крепости усмирить недовольных. Однако и тут вышла неудача. Повстанцы под командованием Зейзита и Сары нанесли сокрушительное поражение захватчикам, а командир отряда, боярин Салтыков, попал в плен.
Восстание росло, охватило оба берега Волги и к 1554 году под началом Мамыш-Берды сражалось пять тысяч бойцов. Ядром сопротивления была выбрана Чалымская крепость. На Сундырской горе, на правом берегу Волги появились ее высокие стены. Крепость считалась неприступной, круты были ее откосы, грозны ее бастионы, изобильны были склады оружия, провианта и фуража, большое войско пряталось в ее подземных пустотах. В январе 1553 года туда была перенесена столица воссозданного Казанского ханства. Мамыш-Берды был простолюдином, в те времена это считалось изъяном, и он искал хана - личность, которая бы стала знаменем восстания. Приехав в Ногайскую орду, он предъявил мурзам доспех битого им русского военачальника Салтыкова. Броню долго рассматривали, удивлялись и цокали языками. После колебаний престол Казанского ханства согласился принять Али-Акрам - сын мурзы Юсуфа. Новое ханство объявило войну Ивану IV, великому князю московскому и всея Руси. Казалось, против завоевателей собиралась сила огромная. На борьбу снаряжались Ногайская орда, Астраханское царство и даже далекий крымский хан Девлет-Гирей обещал поддержку. Однако предательство одного из мурз, присягнувшим на верность царю Ивану, погубило замысел союзников и союз распался. Так Мамыш-Берды и Али-Акрам остались один на один с вражескими полчищами. В 1554 году восставшие предприняли новый поход, подошли к стенам Казани и разбили крупное воинское соединение неприятеля. К сожалению это был последний успех. Москва присылала новые и новые армии. Стрельцы, казаки, новгородцы и всякие вооруженные авантюристы спускались вниз по Волге и "прочесывали" татарские террирории. Захватчики сжигали деревни и посевы, забирали скот. Доведённое до отчаяния население было вынуждено возобновить выплаты ясака. В 1556 году большой отряд под командованием боярина Морозова подошел к Чалымской крепости. Иноземные инженеры провели подкоп и нашпиговали его бочками с порохом. Оглушающий взрыв пробил брешь в стене и враги хлынули внутрь. Бой был долгий и жестокий. Али-Акрам погиб, а Мамыш-Берды, оглушенный, был захвачен живьем. Его заперли в клетку, отвезли в Москву на потеху зевакам и в том же году четвертовали на Красной площади." Голос Ахмета от волнения прервался; дети сидели с вытянутыми лицами, кто-то начал всхлипывать; они забыли есть и пить, все ждали продолжения. "Пятьсот лет назад случилось это несчастье," вновь заговорил Ахмет. "Народ придумал другой конец жизни своего героя. Будто бежал Мамаш-Берды из клетки, задушив двух солдат. Захватил он оседланных коней и, проскакав единым духом тысячу верст, вернулся в родные края. Будто превратился он в богатыря ростом в крепостную башню, встречал врагов в поле и громил их в пух и прах. Не было от него пощады захватчикам. Но недолго гулял он по полям и дорогам, чиня суд и расправу. Таким сильным он стал, что не выдержала его тяжести сыра - земля, прогнулась под его ногами, расступилась и поглотила по самую макушку. В ненастные ночи запоздалые путники слышат треск, лязг и скрежет, доносящиеся из степи. Каждый проезжий знает: то Мамаш-Берды напрягает свои могучие руки и ноги, пытаясь вырваться из заточенья, но далек назначенный Аллахом день, когда он поднимется сильный как прежде и освободит свой народ от чужеземного ига." Ахмет выпрямился, поднял голову и расправил плечи. "Я совершу то, что не успел сделать Мамыш-Берды," сухо закончил он свой рассказ, не глядя ни на кого в отдельности. "Но у тебя же нет войска!" выкрикнул детский голосок. "Я один побью целое войско," так тихо произнес он, что те кто были подальше не расслышали и стали переспрашивать передних. "Всем пора спать!" захлопали в ладоши мамы и повели в детскую половину своих зевающих чад. Вслед за ними удалились на покой и взрослые, недоумевая можно ли принимать всерьез слова
гостя.
До утра все затихло в доме, только всю ночь поскрипывали балки на чердаке, да чуть позвякивал отставший лист железа на крыше. Назиф проснулся на рассвете. В комнате с низким потолком его братья дремали под толстыми хлопковыми покрывалами. Было так тихо, что казалось все вымерло, впрочем кто думает о смерти в пятилетнем возрасте? "Отец со старшими сыновьями должно быть уехал в поля, мать и сестры хлопочут на огороде," решил он. Назиф слышал только квохтанье кур и шелест деревьев за окном. Oн накинул латаные-перелатаные штанишки, холщовую рубашонку и босиком выбежал во двор. Вслед за ним с тявканьем бросилась белая лохматая собачка, спутница всех его шалостей и затей. "Сидеть, Эркен," прикрикнул он на нее, но собачка не послушалась и, встав на задние лапы, начала облизывать его лицо. Подоспевшая бабушка спасла внука. Она оттащила Эркена и тот, жалобно повизгивая удалился в заросли кустов. Назиф последовал за бабушкой. Солнце поднялось над лесом и его косые лучи жгли мальчику спину. Быстро наступал горячий, душный день. В виноградниках позади дома рдели и сверкали золотистым отливом красные и желтые гроздья. Длинные тени от высоких лоз ложились на затвердевшую почву. Рядом на голом пространстве был разложен шерстяной цветастый ковер, из которого бабушка длинной палкой выбивала пыль. На траве под раскидистой грушей Назиф застал коленопреклонного гостя. Он молчал и выглядел очень задумчивым. Его глаза были подняты к небу и запекшиеся губы чуть шевелились. Мальчуган не раздумывал. "Когда горы сдвигать научишь?" подбежал он к Ахмету. Тот долго не отвечал, как если бы он не слышал его слов. Назиф потянул его за рукав и повторил вопрос. Ахмет очнулся. "Хоть сейчас," его взгляд упал на ковер. "Хочешь покататься?" "На чем? Все лошади в разгоне." "Вон ковер лежит. Мы на нем полетим." Губы Ахмета изогнулись в мягкой улыбке. "Я эту сказку слышал," Назиф вздохнул и разочарованно махнул рукой. "Это не по настоящему." "Зови своих друзей. Полетаем по настоящему. Только сперва спроси свою маму."