Белая не отвечает, выпуская из себя результат вспышки едким туманом, и смотрит куда-то вдаль: её взгляд, по идее, должен врезаться в супермаркет, потом в дом или дерево, но она словно глядела на горизонт, просочившись сквозь преграды.
– Если бы сейчас пошел дождь, песок бы намок, и на нем можно было что-нибудь написать. – Говорит девушка после паузы. – Если бы сейчас пошел дождь, ты бы сбежал под козырек вон того магазина и выжимал намокшую челку. Я бы тоже была там.
Черный впервые улыбается как-то нелепо и смотрит на Белую, размышляя о том, по какой схеме удача преподносит людей.
– Такие дни – кляксы, – они не видят своих отражений у друг друга в зрачках, но видят их в выражениях лиц, и это куда проникновенней.
У Белаой голос, однако, совсем не прокуренный, только немного задетый простудным временем и низким давлением: на холодном воздухе вообще тяжело говорить, хоть и огонь меж зубов. Черный и поражается, и радуется одновременно, как до него еще не донеслось гарканье начальника и нотации по поводу прохлождения и внеплановых перерывов, только гадает в голове, как зима бывает прожорлива на эмоции и непонятна на настроение – сейчас вот оно какое-то насмешливо печальное, бестолковое, безнадежное.
– Сможешь прийти сюда примерно к половине пятого? – спрашивает Черный, абсолютно уверенный, что с таким человеком-находкой определенно нужно не только покурить, но и выпить, и встретить вдвоем ночь со всеми ее свойствами эмоциональности и откровения – сейчас они немножко сдавленны утренней сонностью, еще не прошедшей.
– Я выбросила часы, – у Белой взгляд устраивает марафон, где старт – скрещенные на коленях руки Черного, а финиш – его глаза, – и совсем не слежу за временем.
У девушки на этот раз улыбка – ломаная линия, а свисающая челка – застывший снегопад, заменяющий настоящий, так близко: Черному почему-то даже не режет глаз.
– Не могу так просто тебя отпустить, – он говорит это, включив в тоне небрежность на максимум, а Белая усмехается сильнее и тушит сигарету о землю под ступнями.
– Это говорит мой новый знакомый Черный, и, знаете, он вякал, что не хотел знакомиться, – почти смеясь, девушка поднимается на ноги и наконец догадывается сунуть ладони в маленькие карманы куртки – как раз под размер её рук.
А у девушки-то фигурка совсем крошечная, её силуэт легко раздавить этими бетонными громадами, переплетенные электрическими и трамвайными проводами, будто паутиной. Черный вновь вступает в эту противную песочницу, при этом наблюдая за отдаляющейся тенью за полиэтиленовым ограждением. Про комплимент о мочалке он так и забыл, но зато спросил о глазах и предложил свои три варианта – Белая склонилась к последнему, улыбнувшись, как улыбаются падшие ангелы.
Черный не спешит делать выводы о воспитанности Белой сдерживать свои обещания, однако ближе к вечеру, когда серость неба постепенно стала склоняться к черному, её образ вновь возник перед глазами на том же выступе – ничего не изменилось.
У Черного ладони в грязи, а мысли в далеких краях вместе с ласточками, когда он сообщает об окончании своей работы и просит не ждать его на автобусной остановке, крикнув, что нет, никакого праздника (просто внезапная причина нерутинно закончить день).
Белая ждет его, прислонившись к стене ближайшего здания уже с сигаретой в зубах, и покачивает головой, сильно выделяющейся на фоне темнеющей улицы. Черный застает взглядом исчезновение её тени, пока подходит ближе, и думает, что время любимцев бессонницы официально открыто.
– Мне нужно зайти домой переодеться. – Говорит он девушке, когда они сближаются и Белая поднимает вверх глаза.
– Далеко?
– Не близко.
– Значит, прекрасный маршрут для прогулки, – кивает девушка и отрывает лопатки от холодного бетона. – Пошли.
Они идут по траектории горящих желтыми шариками в ночи фонарей; Черный немного уставший, с горящими руками и ломящей спиной, а Белая кажется выпорхнувшей из дупла, полной силами совой, только без грузного взгляда и уханья, а с усладой полу-улыбки и нелегкой походкой раненого изнутри человека.
Её слова кажутся Черному куда-то пропавшим дневным ветром, сейчас от него зашуршит мусор в тротуарных щелях и заскрипит жесткая кора нагих деревьев. Они не спрашивают про возраст, но Белая определенно его старше, это видно даже по глубине омутов в глазах и трещинкам в коже – невидимые, они покрывают её всего.
– Земля играет в лягушачий концерт, – усмехается она, когда их ноги практически полностью вязнут в местах без асфальта и освещения, а Черный вытягивает её на обочину из луж желтого цвета.