— Верно, Настя, а я бы век не додумался! — отвечал Василий, окончательно уверовав с этой минуты, что жена способна быть надежным, стойким помощником в самой горькой беде.
Г Л А В А XVII
Василий Майоров, как и все счастливые мужья, к каковым он причислял себя, всегда и во всем верил Насте, верил главным образом еще и потому, что они никогда и ничего не скрывали друг от друга — так повелось у них с первых дней их совместной жизни. Он никогда не имел привычки рыться в ящиках жениного стола, читать ее дневники, письма. А тут взял и распечатал письмо от Кирилла Ивановича.
Насти не было дома, и Василий целый вечер один на один оставался с тем, что неожиданно узнал из него... Для Василия было полной неожиданностью любовное письмо Кирилла Ивановича к его жене, и тем больнее оно ударило его...
Он, правда, знал об их встречах в командировке, но ему и в голову не приходило, во что могли перерасти, как ему казалось, их сугубо деловые отношения. Страх сковал Василия... Ведь если Настя по-настоящему полюбила другого человека, она не станет отрицать этого, не такой она человек!
Вчитавшись в письмо, он понял свою ошибку — послание было прощальное, не сладко приходилось Кириллу Ивановичу! Но все же он уже имел на Настю какие-то права, иначе не писал бы так...
«Поскорее бы объясниться с ней, услышать из ее уст первое слово! — в нетерпении думал Василий и уговаривал сам себя: — Только не горячись, не руби сплеча... Взвесь все и будь благороден в отношении к ней! Сам, простофиля, находился под влиянием Кирилла Ивановича — могуч человек, интересен!..»
Василий открыл Насте дверь, сунул скомканное письмо.
— Прости, думал деловое... А тут сугубо личное!
Она взглянула на письмо, потом на мужа, и ее пронзила жалость к нему за сходство с сыном — в лице ни кровинки, одни глаза живые.
— Кто тебя просил вскрывать его, кто? — вскрикнула она, скидывая пальто с плеч.
Не говоря ни слова, он прошел за ней в комнату, как будто ожидая чего-то. Настя не понимала чего? Потом поняла: он хотел, чтобы она сию минуту, при нем прочитала письмо. Но она не могла и жалобно попросила:
— Выйди, пожалуйста, оставь меня одну!
Судорога не то боли, не то гнева прошла по лицу мужа. Он хотел возразить, заупрямиться, как показалось Насте, но, пересилив себя, тихо прикрыл дверь. Дрожащими руками она стала расправлять скомканное письмо на столе. Ничего хорошего оно не предвещало ей после того, как неделю назад, с замиранием сердца, она прочитала в «Литературной газете» злую, беспощадную статью, написанную рукой старейшего писателя о Кирилле Ивановиче.
...Редактор журнала, автор с именем, утратил политическое чутье, напечатал в журнале, как выяснилось, вопреки протестам членов редколлегии сугубо аполитичную вещь, в которой дан искаженный образ советского человека, труженика и борца, заставив силой своего авторитета, окриком замолчать трезвые голоса на этот счет. «К лицу ли подобное поведение человеку, носящему высокое звание писателя, главному редактору одного из заслуженных художественных журналов?» — заканчивалась статья вопросом.
Это, очевидно, был конец карьеры Кирилла Ивановича и жесточайший удар по его самолюбию. Писательского таланта у него, разумеется, не могла отнять ни одна разгромная статья. Но хватит ли у него силы воли пережить все это?
Первым Настиным побуждением было желание увидеться с Кириллом Ивановичем, разговорить его, успокоить. Она верила — он не лгал, не преувеличивал, когда недавно, перехватив ее у Литературного института и отослав своего Васю прогуляться, уже ни на что не надеясь, грустно говорил о том, что он гибнет без нее, теряет почву под ногами.
— Не осуждай меня, если, не дай бог, придется тебе услышать обо мне плохое... Вот о чем я горячо прошу тебя! — сказал он Насте на прощание.
Она тогда не придала значения его словам, может быть, потому, что у нее самой слишком нехорошо было на душе. А надо бы, очень бы надо!
Письмо от Кирилла Ивановича было недлинным, на твердом голубоватом листе бумаги.
«Дорогая моя! — размашисто писал он. — Вчера без твоего согласия навестил Леньку в санатории. Проезжал мимо и не удержался. Он обрадовался мне, мы с ним погуляли по лесу, поговорили, как мужчина с мужчиной. Разумный человек растет, много в нем от тебя: разрез глаз, улыбка, умение слушать собеседника.
Любовь моя, моя надежда! Да, да, надежда, ибо нельзя одному человеку так исступленно тосковать о другом, не имея впереди ни згинки просвета... Мне плохо без тебя, я упал. Но ты продолжай верить в меня, и я встану. До свидания. Всегда твой, всегда с тобой.