«Кочубей приказал доставить тебя здоровой и живой».
«А что же со мной может произойти до прихода в отряд?» — спросила я.
«Волки съедят», — засмеялся Тимка.
Был очень трудным переход через линию фронта, и не знаю, выдержала бы ли я, если бы не ребята. Они несли все мое тяжелое снаряжение, да еще и подбадривали меня.
И вот встреча. Собралось много народа, все с любопытством разглядывали нас и расспрашивали: «Как там?» Каюда провел небольшую беседу о положении на фронте, но люди все равно не расходились. И тогда Кочубей сказал:
«Ну, товарищ радистка, придется тебе сегодня наладить свою рацию не для работы, а просто, чтоб Москву послушать. Люди ждут».
Я покраснела: мне бы нужно было самой догадаться, как здесь, в тылу врага, люди хотят послушать родную Москву, как они соскучились по Родине. Я еще этой тоски тогда не знала. Я стала настраивать рацию, а партизаны, затаив дыхание, молча и терпеливо ждали. И вот, наконец: «Говорит Москва!» У многих на глазах были слезы. Но я сказала, что не могу разрешить долго слушать радио, нужно экономить питание. Все стали расходиться, но я видела, как за эти минуты посветлели лица партизан.
Помню, засыпая в эту ночь, я думала, какой же это партизанский край, если стоит такая тишина! Я не знала тогда, что это была временная передышка.
В это время как раз наш отряд влился в полк «Тринадцать», который готовился тогда к выходу в южные районы Смоленской области. Начался весенний марш 1943 года»,
Шли теплые прозрачные дожди. По утрам на поля, лощины и рощи ложился туман, но даже и туман этот, казалось, имел запах пороха. Не подчиняясь войне, набухали на деревьях почки. Снег оседал на пригорках и сползал в овраги, где уже шумели, резвились весенние потоки.
Такая радостная ранняя весна…
А партизаны кляли эту весну на чем свет стоит. У кочубеевцев на ногах были валенки, и их с великим трудом приходилось вытаскивать из грязи. Намокшая одежда сдавливала плечи, затрудняла движение. А по пятам полка «Тринадцать» шли фашисты и не давали партизанам ни минуты отдыха. С большими трудностями полк подошел к реке Днепр в районе деревни Сырокоренье. Лед на Днепре еще не тронулся, но поверх льда шла весенняя талая вода. Пришлось переправляться по воде.
Вышли в Краснинский район, партизан раньше здесь не было, и полицаи жили спокойно. Партизаны начали громить полицейские гарнизоны. Всего в полку было человек восемьсот, но когда полк проходил, то люди говорили, что партизан тысяч десять. И такая слава разнеслась о полке Гришина, что на разгром его были посланы крупные силы гитлеровцев под руководством двух генералов.
И вот начались ежедневные бои. Днем бой, а ночью партизаны становятся на марш и уходят. Полк пробирался в Брянские леса. Подошли к реке Сож — лед уже тронулся. Самое разводье. Пришлось отойти. К тому же кончились боеприпасы. В районе деревни Гололобовка связались с Большой землей, и три дня для полка Гришина самолеты сбрасывали боеприпасы и питание. Теперь уже можно было вступать в открытый бой с фашистами. Так и случилось. В деревне Дмыничи полк «Тринадцать» был окружен фашистами и принял неравный бой.
Отряду «Победа» было приказано занять оборону с северо-западной стороны деревни, между 1-й и 2-й ротами 3-го батальона. Шел мелкий дождь, и партизаны лежали прямо в грязи. Кто успел подстелить себе клочок соломы, а кто так и лежал в наспех отрытом окопе, наполненном водой. С самого утра началась перестрелка. Потом немцы подтянули артиллерию, и начался ураганный огонь по нашей обороне. В деревне Соболево, на горушке, где была церковь, фашисты к вечеру установили шестиствольный миномет, и он, не умолкая ни на минуту, начал устилать нашу оборону снарядами. Партизаны еще никогда не слышали звука этого миномета. Потом его стали называть «Скрипуха». Впечатление такое, будто положили десятка два рельсов и по ним пилят огромной пилой. Снаряды ложились кучно. Много, было убитых, раненых, но ни один из бойцов не струсил, хотя партизаны уже знали, что почти весь командный состав выведен из строй. Снаряд попал прямо в командный пункт отряда. Был ранен Кочубей, в голову и в руку. Ранен комиссар Яцино и начальник штаба Семен Кондратьев. Медсестра Байдина не успевала перевязывать раненых, но скоро и ее ранило. Она попросила разрешения у командира перенести его в госпиталь, но Кочубей наотрез отказался и продолжал руководить боем.
После артминометного огня немцы пошли в атаку. Наши пулеметчики Львов, Воробьев, Дмитриев залегли у своих пулеметов, но огонь не открывали, стараясь подпустить фрицев как можно ближе. Немцы пошли лавиной в несколько рядов-. Вот уже осталось сто метров, восемьдесят, пятьдесят. И тогда жуткую, напряженную до предела тишину разорвал пулемет Василия Львова. За ним вступили в бой автоматы других партизан.