Те же мысли были гораздо более грамотно выражены в манифесте, выпущенном в сентябре 1915 года совещанием социалистов-оборонцев за границей (включая социал-демократов, последователей Плеханова, и эсеров), утверждавших, что победа Германии приведет к вырождению и разложению значительной части русских рабочих. В манифесте подчеркивается опасность недостатка интереса со стороны рабочего класса к исходу войны, что тождественно политическому самоубийству. Те, кто желает поражения России вследствие ненависти к царскому режиму, смешивают правительство с отечеством. "Россия принадлежит не царю, а русскому рабочему народу. Защищая Россию, рабочий народ защищает самого себя и дело своего освобождения".
Далее манифест обвиняет русских реакционеров в том, что по отношению к Германии они заняли позицию примирения, повторяя при этом слухи, согласно которым "недавно отставленные министры Маклаков и Щегловитов еще в ноябре прошлого года подавали царю докладную записку, в которой объясняли выгоды заключения мира с Германией".
Переходя к библейскому стилю, составители манифеста убеждают рабочий класс:
Вашим лозунгом должна быть победа над внешним врагом... Повинуясь указанному лозунгу, вы должны быть мудры, как змии... Всякое революционное "вспышкопускательство" в тылу армии, борящейся с неприятелем, по своему значению равнялось бы измене, так как было бы услугой внешнему врагу и сильно облегчило бы положение врага внутреннего, плодя недоразумения и рознь между вооруженной силой России с одной стороны и передовой частью ее населения — с другой... Если передовые элементы нашего населения откажутся принимать участие в обороне России вплоть до того времени, когда падет наше ньшешнее правительство, то они тем самым отдаляют время его падения.
Манифест также предостерегает против тактики "все или ничего" и утверждает, что германский генеральный штаб хотел бы, чтобы революционеры приняли этот лозунг и оказали поддержку проповедникам его в России. Германскому генеральному штабу "нужны беспорядки в России, ему нужны стачки в Англии, ему нужно все то, что облегчает осуществление его завоевательных планов. Но вы не захотите его обрадовать". Наконец, в манифесте подчеркивается важность работы в учреждениях, которые, под нажимом общественного мнения, создаются теперь для борьбы с внешним врагом.6
Чем прочнее утвердятся они в таких учреждениях, тем легче им будет также вести борьбу за избавление России от ее внутреннего врага. Ваши представители должны по возможности принимать участие в работе не только спещ1альных технических учреждений (военно-промьннленных комитетов и пр.), которые создаются для обслуживания нужд армии, но и всех других организащ1Й общественного и политического характера: органов сельского самоуправления, деревенских кооперативов, рабочих союзов и больничных касс, земских и городских учреждений и Государственной Думы.. . К свободе нам нельзя прийти иначе, как идя по пути национальной самообороны. Заметьте, что мы вовсе не говорим: "сначала победа над внешним врагом, а потом уже свержение врага внутреннего". Вполне возможно, что свержение этого последнего явится предварительным условием и залогом избавления России от германской опасности.7
Манифест оборонцев можно рассматривать как исходную позицию тех рабочих организаций, которые участвовали в координации военных усилий.
Но в многословии манифеста отражаются и недостатки условного оборончества. В конце концов, ведь именно правительственный аппарат нес главную ответственность за ведение войны. Рабочим же предлагалось, с одной стороны, помогать этому аппарату, а с другой — от них требовали подрыва и разрушения его структуры. Такие нюансы легко укладывались в интеллигентском сознании, подобном плехановскому, но не могли вдохновить ни ярого революционера, ни недовольного русского рабочего. В общем рабочие-оборонцы толковали столь неясные инструкции как призыв умерить свои требования и отказаться на время войны от стачек. В этом смысле и вразумляли их социал-демократические вожди Потресов и Маевский, а также думские деятели вроде Керенского, который пользовался доверием в рабочей среде.
§ 2. Пораженцы.
Черта, отделяющая оборонцев от пораженцев, не совпадает с чертой отделяющей большевиков от меньшевиков или правых эсеров от левых. Некоторые меньшевики следовали Мартову в его интернационалистской пораженческой позиции; некоторые эсеры в России пытались организоваться как противники войны. С другой стороны, некоторые большевики за границей (например, Алексинский) и в России (например, Н.Д. Соколов) присоединились к оборонцам. Менялось также и отношение большевистского руководства к революционному выступлению. Если в 1916 году петербургский комитет большевиков призывал рабочих к демонстрациям и снабжал их оружием, то накануне Февральской революции — у нас имеются убедительные доказательства - лидеры большевиков в Петрограде были гораздо более осторожны. Они, казалось, были одурачены своей собственной пропагандой и пропагандой либералов. Они полагали, что министр внутренних дел Протопопов пойдет по стопам своего предшественника Дурново, который занимал этот пост в 1905-1906 гг., и выманит революцию на улицу, чтобы затем подавить ее с помощью армии. Они, возможно, считали также, что в связи с приближением конца войны решительный удар по самодержавию следует отложить до начала демобилизации. Вот почему большевики отстали от Межрайонки (объединенная организация большевиков и меньшевиков в столице) почти на двадцать четыре часа в издании своего манифеста 27 февраля, когда победа петроградской революционной толпы и гарнизона стала очевидной.
Влияние немногих большевиков, продолжавших активную деятельность после вступления России в войну, было менее значительным, чем описывает официальная советская историография. Число тех, кто разделял ленинскую пораженческую позицию, сократилось вследствие арестов и высылок, призыва на военную службу и, в меньшей степени, перехода в лагерь оборонцев. За оставшимися активными группами, почти без исключения, пристально следила тайная полиция, они были пронизаны полицейскими агентами и в любой момент могли подвергнуться аресту. Из числа примерно двухсот сорока биографий и автобиографий "Деятелей СССР и Октябрьской революции", опубликованных в энциклопедии Граната, примерно сорок пять человек находились в эмиграции и не принимали прямого участия в событиях в России; примерно семьдесят три человека не были активны, либо потому, что потеряли веру в успех революционной борьбы (подобно Красину), либо потому, что были высланы в Сибирь до войны (подобно Сталину) или в первые месяцы войны (подобно большевистским членам Думы и Каменеву). Из тех, кто, находясь на нелегальном положении, продолжал активную работу во время войны (всего около девяноста человек), примерно половина была в то или иное время выдана полиции и таким образом обезврежена. Многие из избежавших ареста были просто сотрудниками умеренных марксистских изданий; другие работали в революционном подполье в местах своей ссылки, не имея большого воздействия на положение в промышленных центрах.
Несколько решительных и отважных людей, подобных Молотову и Залуцкому, не отказались от борьбы даже после ареста и высылки. Они бежали, вернулись в столицы и - постоянно меняя имена и квартиры -иногда успевали организовать большевистски настроенных рабочих.
В этом отношении исключительна карьера Александра Шляпникова, большевика, активно работавшего в России. Шляпников был рабочий, что не часто встречалось среди большевистских лидеров, в качестве рабочего провел несколько лет в Западной Европе, весной 1914 года вернулся в Россию с паспортом французского гражданина Ноэта. В России работал на разных заводах и принимал участие в массовых забастовках в Петрограде, как до, так и сразу после начала войны. Он снова попал за границу, когда лидеры партии, все еще находившиеся на свободе, были арестованы в деревне Озерки (Финляндия) 4 ноября 1914 года. Петербургский комитет прилагал отчаянные усилия, чтобы организовать забастовки и демонстрации протеста, когда были арестованы, а в феврале 1915 года судимы и высланы большевистские депутаты Думы.