– Премия поэта Андрея Белого. Правда, у него был полный стакан водки, целый огурец и царский рубль.
Выпиваем, хрустим огурчиком.
– Переставьте акценты в очерке, – советует Сыр. Я послушно киваю.
Лезет в сейф, достает ваучеры.
– Разбираетесь в этом? Одни советчики говорят, что не стоит торопиться с продажей. Другие пугают, что можно упустить момент.
Сыру далеко за шестьдесят, но он похож в эту минуту на подростка, который не знает, как жить. А я знаю? У меня тоже лежат пять ваучеров, и я тоже не знаю, что с ними делать. Сыр закуривает «Мальборо», встает из-за стола, подходит на крепких ногах к окну, поправляет тяжелые гардины.
– Завтра у меня встреча с покупателями в Пахре. Не хотите поприсутствовать?
Я сказал, что как раз собираюсь туда.
– Мы должны потребовать гарантии, что нашу уважаемую газету не превратят в бордель.
В советское время Сыр редактировал «Литературку» (в должности замглавреда), считавшуюся лучшей в стране. Тогда он не позволял писать о том, что думают о себе преступники. И много чего еще не позволял. Боялся, что партия прикроет газету. Сегодня он боится, что ее купят новые русские и превратят в желтый листок.
– Все равно обманут, Виталий Андреевич. Какой-то гарантией может быть только ультиматум. Если вас снимают, лучшие перья уходят вместе с вами.
Сыр колет меня острым глазом:
– А вы что же? В самом деле, уйдете, если меня турнут? В наше время остаться без работы – это, знаете ли…
Молчу. В грудь себя бить, что ли?
– Тираж падает. Вместо восьмисот тысяч уже семьсот, – переживает Сыр. – «Гвозди» нужны, Юрий. Может, в Питер смотаетесь? Там фашисты головы поднимают.
Самые вредные для журналистики люди – редакторы. Они же самые полезные, когда падает тираж. Когда нельзя мешать.
– Отделаете фашиков, переведу вас на постоянный двойной гонорар, – стимулирует меня Сыр.
Уж он-то знает, что в молодости пером водит страсть и зуд, а в моем возрасте – хорошие деньги.
Глава 4
Поздний вечер. Еду домой в метро. От «Пушкинской» до «Площади Ильича» всего минут пятнадцать езды. Жаль, что так мало. Подходя к дому, смотрю на окна. Света нет. Но это же, как бы сказала Даша, чудненько. Вхожу в вонючий подъезд. Стелла в неизменном халатике нараспашку спускается сверху и как бы нечаянно застает меня у квартиры. По мутным глазам и заплетающемуся языку видно – опрокинула не одну рюмашку.
– Юрий Леонтьевич, вы меня сегодня разочаровали. Как дворник, вы обязаны следить за порядком на вверенной вам территории.
Осторожно упрекаю:
– Эка ты расслабилась, Стелла.
– Имею право после трудового дня на вредном асбестовом производстве. Вам тоже не мешало бы… Вот возвращаетесь вы домой, а жены вашей, как обычно, нет. И где она? С кем она? Или она у вас, как жена Цезаря? Жена моя, Вера Алексеевна, комендант и воспитатель в одном лице, действительно, часто допоздна ходит по общежитию. Ей нравится быть исповедницей, посредницей, благодетельницей.
Стелла в общаге – неформальный лидер. Арбитр во всех конфликтах, далеко не всегда справедливый. А Вера любит справедливость, этого у нее не отнять. Стелла хочет напакостить начальнице. Вот и создает видимость, что я к ней неравнодушен. А я стараюсь не попасть в ее сеть, но без грубостей, иначе что-нибудь обязательно наплетет.
– Страсть как любит Вера Алексеевна, людей строить, просто хлебом не корми, – говорит Стелла, – Ничего не боится. Вы бы подсказали ей: говорят, ночная работа приводит к онкологии.
Стелла рассчитывает, что я поддержу разговор на эту тему. Но я молча скрываюсь за дверьми своей квартиры. Из комнаты, где лежит Денис, под дверью полоска света, слышатся телевизионные звуки выстрелов. Открываю дверь.
– У меня справка на всю эту неделю, – предваряя мой вопрос, говорит Денис.
Вера спасает сына от армии. Ему нет еще пятнадцати, а операция по спасению уже началась. Чтобы не ходить в школу, Денис изображает простуду. Врач выписывает очередную справку. К восемнадцати годам медицинская карта Дениса будет похожа на фолиант. Врач с полным на то основанием выпишет справку, что по причине хронического бронхита и тахикардии призывник Денис Терехов не пригоден к строевой службе.
Я готов согласиться, что у сына на самом деле слабое сердце. Но это не должно быть основанием для пропусков уроков. У Веры другое мнение. Все средства хороши, лишь бы сынок не стал в армии жертвой дедовщины.
На кухонном столе меня ждет записка от жены: «Дорогой! Звонила классная Дениса. Жаждет поговорить с тобой».