— Как ты думаешь, Юний, музыка — это важно? — спросила она.
Честный Лутиков пожал плечами. Он никогда об этом не думал. Но мама как-то сказала, когда Юнька в школу вставать не хотел, что сегодня легкие уроки — музыка и физкультура. И он с ней в общем-то был согласен. Музыка — это тебе не математика. Она так, для общего развития.
— Помнишь, на классном часе Елена Сергеевна вам рассказывала о войне и блокаде Ленинграда? — спросила Вера Васильевна.
Лутиков кивнул.
— А что ты запомнил? — поинтересовалась Вера Васильевна. Голос у неё сейчас был совсем не строгий, но Юнька насупился. Он не понимал, к чему этот экзамен.
— Там… есть было совсем нечего, — нехотя ответил Лутиков. — И бомбили часто…
— Молодец, запомнил… — Вера Васильевна задумчиво кивнула. — Голод был такой, что люди падали от слабости и умирали прямо на улице. Зима, мороз, бомбёжки… — Она замолчала на мгновение, будто видела то, о чём рассказывала. — В домах было совсем холодно. Почти всю мебель давно разломали и сожгли в печках, чтобы согреться. И жила в блокадном Ленинграде вместе со своей мамой одна девочка. И был у них рояль.
Юнька моргнул и посмотрел на рояль другими глазами. А что, он большой, дров много выйдет! А потом Лутиков взглянул на Веру Васильевну и заметил, как та чуть усмехнулась уголками губ, но не весело, а, наоборот, очень грустно.
— Нет, Лутиков, они его не сожгли. Они просто не могли так поступить. Потому что каждый день ровно в девять часов девочка садилась за рояль и начинала играть. Она не слышала гудков, которые предупреждали о том, что надо спрятаться в бомбоубежище. Однажды бомба упала так близко, что вся комната содрогнулась. Из окон вылетели стёкла, и погас свет. Но девочка всё равно продолжала играть в полной темноте.
— Она что, совсем не боялась? — недоверчиво спросил Лутиков.
Вера Васильевна улыбнулась. Она спустилась со сцены, положила руку Юньке на плечо и сказала:
— Я думаю, когда она играла, она просто была не там.
— Как это?
— Понимаешь, музыка — это ведь не просто ноты. Это жизнь. Не та, которую видишь глазами, другая…
И когда девочка играла, то жила в этой другой жизни и забывала о войне, о смерти. И те, кто прятались от бомбёжек в подвале и слушали, как она играет, — забывали тоже.
Юнька молчал. Он думал. Какая такая другая жизнь?
Лутиков быстро взглянул на Веру Васильевну: может, разыгрывает? Но та смотрела серьёзно, не улыбалась.
— Скоро звонок, — сказала она, — беги в класс, а то на урок опоздаешь.
Юнька попрощался и вышел. Он брёл один через всю школу и думал о той девочке, которая не боялась бомб и играла в темноте. Она, наверное, была очень смелая. Он бы с такой дружил. А потом Юнька вдруг понял, что не спросил главного, и понёсся назад, в актовый зал.
Вера Васильевна ещё была там. Она сидела за роялем, но не играла. Руки её лежали на коленях. А лицо было такое усталое, что Юнька испугался.
— Её не убили? — спросил Лутиков срывающимся после быстрого бега голосом.
Вера Васильевна понимающе улыбнулась и покачала головой.
— А как её звали?
— Марина. Марина Дранишникова. Она выросла и стала известной пианисткой.
Юнька шумно выдохнул и хотел ещё о ней спросить, но Вера Васильевна остановила его жестом.
— Мы поговорим об этом на следующем уроке музыки, — пообещала она. — А сейчас давай-ка поспешим, а то точно опоздаем!
Глава 3
ТАИНСТВЕННАЯ ФЛЕШКА
нька вздохнул и посмотрел в окно. Всю страничку в прописях он уже написал. И что ребята копаются?! Давно бы уже прописи закончили и начали писать в настоящих тетрадях! Куда там, дождёшься их! Пыхтят, склонились над партами. Рядом Анька — сопит старательно, даже язык высунула — выводит буквы. Увидела, что Лутиков к ней в прописи заглядывает, и рукой закрылась. Он опять посмотрел в окно. Там тоже ничего интересного. Недавно снова подморозило, и во дворе никого не было. А в классе стояла такая тишина, что Юнька даже засыпать начал.
Тут до него дошла учительница, посмотрела в Юнькины прописи и покачала головой. Лутиков независимо пожал плечами.
— Вот скажи, куда ты спешишь? — спросила Бориса Ларисовна. — Что это за каракульки? Их же прочитать невозможно!
— Ну и что! Зато я на компьютере красиво печатаю, — надулся Юнька.
Лучше бы он этого не говорил. Бориса Ларисовна ка-ак начала ругаться! Лутиков голову опустил, а прописи рукой закрыл, чтобы Анька не подсматривала. Та всё равно захихикала, и Юнька её по спине треснул. Немножко. Чтобы не вредничала.