— Всё как обычно! Мне и уважаемым господам, он обвёл рукой длинный стол,- и леди, добавил он, с удивлением заметив примостившуюся в углу девчонку, в красном плащике и капюшоне. Странно, раньше он её здесь не встречал. Поди, одна из многочисленных хозяйских, хотя… слишком хороша и… невинна. Странное слово для этих мест.
За столом одобрительно загудели, прервав ход мыслей колдуна. Подавальщица сработала споро. Космача тут помнили.
— В этот раз ты что-то раненько, Хейл, — пробасил могучий сосед бородач.
— С обозом не сложилось, — отмахнулся колдун, известный тут как наёмник из охраны караванов, по имени Хейл Медвежатник, — думаю на Белый Остров податься, а там может на корабль какой.
— Не надо тебе на Белый Остров, — пробурчал в кружку рыжий мужик напротив.
— А что так?
— У-у-у…— прогудел бородач словно из бочки, — Скрыпун опять за своё. Сиды да чародейство, бабища из холмов… Её бы сюда с её холмиками и долинами, у Шапки-то нет ничего.
Девчонка сверкнула глазами и покраснела. Необыкновенное по нынешним временам умение. Космач вскинул руку, требуя ещё эля, и подвинул так и не начатую кружку рыжему мужичонке.
— Расскажи.
Рыжий хмыкнул и покосился на здоровяка и остальную компашку.
— Они выслушают ещё разок, — уверил Колдун, — им любопытно, —Всем того же по кругу, — бросил он трактирщице,
— Я слушаю, — повернулся он к мужичонке, — почему мне не надо на Белый Остров?
— Шурин у меня был, — начал тот, отхлебнув из кружки. Стало ясно откуда пошло прозвище. Голос, как старое колесо у телеги, — На Белом острове кузню держал. Жену схоронил, девчонка осталась годками вот, как эта, рыжий кивнул на край стола.
— Трагично, но на вескую причину пока не тянет.
Скрыпун сплюнул и замолчал. Космач торопить не стал, понял, что предстоит не просто байка. Потому застольникам и надоело. Не любит народ личные драмы.
— Не надо, потому что барон местный лютует,- наконец со скрипом выдавил из себя рассказчик.
— А чего лютует-то?
— О том и сказ!
— Слышь, сказочник, — не выдержал бородач, — если ты повествовать по схеме «слово-кружка» вздумал, то уж лучше я расскажу, — кароч, махал его шурин однажды по обыкновению молотком, а тут к нему фея подкатывает…
— Заткнись, а… — привычно незлобиво скрипнул рыжеволосый, — но, собственно, так и было. Солнце к закату клонилось, когда та нечисть-то явилась. К самой кузне подлетела на роскошном вороном жеребце. Верхом, да без седла. Шурин никогда прежде ни коня, ни девки такой не видывал. Ни жестокости. Всадница животину загнала почти. Рот удилами разорван, с морды кровавая пена капает. Бока вздымаются, на них смотреть страшно до мяса шпорами и плетью разорваны. А девица престранно себя ведёт. Бестыже. Подол до пупа разрезан, кажись, всё платье на одном широком ремне держится, а тот сплошь каменьями усыпан. Портков то ли совсем нема, то ли из такой тончайшей кожи сделаны, что весь срам наружу. А сапоги до самой промежности почти. Да блескучие, как масло после жарки.
— Ну, дык, ведомо, — вставил доселе молчавший детина с подбитым глазом, — она их вываренным жиром детишек уворованных некрещеных натирает, чтоб летать потом можнось было.
Глазастенькая девчонка охнула. А бородач хохотнул:
— Ага, на шабаш. И чтоб елда у дьявола в узких дырках скользила, когда он её на Лысой горе иметь будет. Брехня это всё, друже, Катринэ не ведьма. Она фея, мать её, что в сотню раз хуже. Ведьма что? В омут её головой и с концами. А с феей что сделаешь?
Эйтерн Мак Хейлин мог бы поделиться опытом. Рассказать, что надо делать и с ведьмами и с феями. И чего не надо, категорически. Например, совать в омут головой, но смолчал, терпеливо ожидая продолжения рассказа.
— Как бы то ни было, — продолжил Скрыпун, когда спор начал утихать, — шурин поначалу и не понял, кто перед ним, решил, что полюбовница какая-нибудь баронская. Всем известно, тот с причудами. Сам попавшихся на дороге мужика, бабу ли запороть может и девок себе таких же выбирает. А сынок, паскуда, и того хуже. Поэтому и говорю, не надо тебе на Остров. Лютует барон.