— Рихтер.
— Очень верно, Катя. Ты удивительный человек.
Панама прочно сидела на голове у Кати. Осторожно, всё ещё не смея поверить себе, она легонько приподняла голову. И приоткрыла от удивления рот…
— Что это, Катерина? — торжественно сказал Рихтер. — Вот то-то? Это — миндаль. Ты когда-нибудь ела миндаль?
— Нет! (Катя ни разу в жизни не ела деревьев.)
Человек, которого звали Рихтер, лукаво вытащил из белого кармана белой своей одежды продолговатый, нежный орешек.
— Ну?! Нажимай.
Она нажала на шкурку ореха… Шкурка тут же начала шелушиться.
— Тонкокорый!.. Осенью каждая ветка этих деревьев будет в таких орешках. Я приглашаю тебя отведать.
— Ладно, — сказала Катя.
— Не «ладно», а в рот. Вот так.
— Рихтер, а у нас у самого дома тоже растёт миндаль.
— Скажешь… «миндаль». Ваш миндаль не цветёт орехами… А если он зацветёт, то орешки у вашего миндаля будут горькие. В них отрава. Ты поняла?
Катя кивнула.
— Ты гениальный ребёнок, — сказал он ей. — Знаешь, давай дружить.
— Хорошо, — согласилась Катя.
— На-ачали! — шепнул ей на ухо Рихтер. — Оглянись… Ну!
И Катя медленно оглянулась.
На ветках сидели цветы. Без листьев. Белые. Без розовых сердцевинок… Каждая ветка была такая большая, такая тяжёлая!
Цветы облепили ветки. Как пчёлы. Густо. Богато. Каждая ветка сгибалась от тяжести. Много, много цветов. Тень на земле от широких крон. Ку-уда там персики, вишни, сливы.
Меж плотных белых вершин виднелись редкие кроны розовых миндалей. Их было совсем немного. И были они низкорослые. И ещё белей рядом с ними казалась одёжка высоких, раскидистых белых деревьев. Ещё ослепительнее, ещё гуще, ещё богаче.
— Извините, конечно, — покашляв, сказал тот Миша, который нынче проглотил курицу. — Извините, конечно, я вас оторвал от серьёзного дела… Но может, вы знаете, куда подевалась Ленка?
— Понятия не имею, — ответил Рихтер.
— Папа, — тихо сказало дерево. И осторожно из-под розовой кроны глянуло наклонившееся лицо. Она запыхалась: дышала так тяжело, как будто мчалась к участку. Но теперь стояла совсем спокойно, опустив голову, блестела смеющимися глазами на своего папу. Она блестела глазами на всех вокруг, но не поворачивала в их сторону головы. Она упёрлась маленьким подбородком в руку, которая обнимало ствол. Волосы у неё были сильно лохматые, густые, вьющиеся, очень чёрные, повязанные розовой лентой. А глаза голубые. А платье розовое. А на ногах голубые тапки.
В жизни, в жизни Катя не видывала, чтоб так красиво был одет человек!
— Куда ты исчезла, Ленка?
Она не ответила Рихтеру, будто бы и не надо было ему отвечать. (Все отвечают, а Лена не отвечает.)
Помолчали.
— Элена! — покашляв, насмешливо сказал Миша, папин приятель. — Вы в курсе, что завтра в четыре утра идёт грузовик. Он не будет ждать… Так что, ежели вы хотите…
Она опять ничего не ответила и рассмеялась.
— Элена светик Григорьевна, убедительно вас прошу: поставьте будильник.
Она чуть-чуть повернула голову в его сторону. Дрогнула ленточка у неё в волосах.
— Так и быть, — сказала она. — Я поставлю будильник. Я встану…
Стоило Лене заговорить, как Миша весь просиял. Он сиял, а между тем притворялся, что ему почему-то очень смешно.
Сдвинув чёрные брови, Миша неотрывно смотрел на Лену.
Принялся растерянно переступать с ноги на ногу Катин папа.
Пробежал ветер, начал легонько раскачивать кроны деревьев.
Рихтер зевнул. Он один как будто не замечал Лены.
— Пора, однако, — ленивым голосом сказал Рихтер.
И все зашагали по пыльной дороге назад, к совхозу.
Глава VIII. О волке и миндале
— А вы сказки умеете?
— Гм… Не знаю. Могу попробовать… Ну и что ж, к примеру, мне, Катерина, на ночь глядя тебе рассказать? Про волка? Про Красную Шапочку?
— Про то, о чём говорили Лене.
— В том-то и дело, малыш, что мало времени у меня бывало для Лены…
— А почему?
— А потому что я разъезжал.
— А почему вы про это ей не рассказывали?
— В этом, Катя, великая несправедливость жизни. Дети у нас родятся, когда мы молоды. И деятельны. И наивны… Лене, когда Лена была мала, я по-настоящему и порадоваться не успел…
— А куда вы ехали? И зачем?
— По белому свету, Катя.
— На чём?
— Не на чём, а на ком… На лошади, на, верблюде и на осле… Один. Далеко…