Тётя Мунира любила Мишу, как сына, хотя не была его крёстной матерью (такое случалось лишь в старину и в сказке). Она была его названой матерью — на современный лад.
— Я звёздная! Звёздная мать! — говорила она о себе. — Я вам не какая-нибудь «мамаша».
И все верили в то, что она было звёздной. Исключительно звёздной.
Перед отбытием в армию Миша приехал прощаться со своей звёздной. А Лена приехала к Мишиной звёздной, чтоб подготовиться к весенним экзаменам. Дома ей не давали учиться. (Мальчики.) Она сильно устала от них. (Так говорила Лена.)
Лёнин папа, Рихтер, был дружен с тётей Мунирой. Они знали друг друга очень давно. Оторвав свою Лену от зеркала и от мешавших бедняге мальчишек, он отправил её через перевал. «С глаз подальше!»
Тётя Мунира любила всё маленькое и молодое. Потому что жила одна.
У неё был хороший дом, который достался ей от родителей, и красивый сад… Но не было у неё ни сестёр, ни братьев, ни сына, ни дочери. И не было никакого мужа.
«Только разве что тот султан!» — говорила она. И показывала рукой на минареты. (В том дворце, с минаретами, жил когда-то султан.)
Она немножечко тосковала. И завела себе двух котов. Один их них Аполлон Бэльведерович, а другой — Николка.
Тётя Мунира любила петь. Она пела странные песни. И сильно фальшивым голосом.
А ещё эта тётя Мунира любила маленьких (например, Катю). За это она умывала Катю насильно розовым мылом, которое ей щипало глаза.
Про Катю она сказала:
— Неприветливая. Без всякого обаяния… Не посмеётся, никогда со мной, старухой, не посидит…
А посидеть с ней было довольно-таки мудрено, потому что тётя Мунира очень уж суетливая, всё время была она занята то по дому, то в садике.
Около самого дома, у самых окон, росло чудесное дерево дикого миндаля.
— По правде сказать, оно бесполезное. Не плодоносит, — говорила тётя Мунира. — Но срубить его вроде бы жалковато… Больно уж хорошо!
Тётя Мунира была светловолосая, немножко седая, с выдающимися вперёд скулами и вздёрнутым, очень коротким носом. Как будто нос по дороге раздумал расти и остановился.
Лене очень нравился тёти Мунирин сад, скамейка в саду. И тень… Она забирала с собой все книжки и, поджимая ноги, сидела на скамье: училась. Ей нельзя было не учиться, ведь она была дочкой учёного! Хочешь не хочешь, а приходилось сдавать экзамены.
— Грызёте гранит науки? — чутко спрашивал Миша.
— Грызу таковой, — с готовностью отвечала Лена.
— Я слышал, что если съесть, хорошенечко прожевав, учебник, то неплохо осваиваешь предмет.
— Уйдите, Миша! Вы невыносимы!.. И заслоняете мне страницу.
Проходила по саду тётя Мунира. Тётя Мунира пела:
— Катя, поди сюда, — вздыхая, просила Лена.
Катя только этого и ждала. Она подходила к Лене, взбиралась рядом с ней на скамью…
— Ты мне одна никогда не метаешь, Катя, — шёпотом говорила Лена и гладила Катю по волосам.
Одной рукой она рассеянно гладила Катю, а другой листала учебник.
— Пожевать бы чего-нибудь!..
Каждое желание Лены немедленно исполнялось. То Миша ей приносил яблоко, то делала яичницу тётя Мунира, то, стащив мармеладку из тёти Мунириного буфета, отдавала ей эту заветную мармеладку Катя.
— От учёбы я ослабела, — объясняла Лена тёте Мунире.
— Ещё бы не ослабеешь! С ума сойдёшь!..
Лена привезла с собой учебники и чемодан. В чемодане лежали платья. И пахли. Пахли даже тогда, когда чемодан был закрыт наглухо.
Катя частенько стояла над чемоданом и, вытянув шею, закрыв глаза, нюхала, нюхала, нюхала платья Лены.
Платья Лена меняла чуть ли не каждый день. Только тапки были у неё всегда голубые, а ленточка в волосах — розовая…
…По вечерам до сада тёти Муниры доносилась нежная музыка.
— Пошли бы потанцевать, развеялись, Леночка, — говорила тётя Мунира.
— Это мысль, — отвечала Лена.
Заходило большое, жаркое солнце.
Лена задумывалась на своей скамье, глядя куда-то поверх страниц. И это всегда замечала Катя.
…Тёти Мунирин сад был весь розовый, весь пронизан десятками нежных, светлых теней. Они ложились на платье Лены, на её опустившиеся вдоль тела руки.
— И за что ты так любишь меня, моя дорогая, глупая девочка? — вдруг говорила Лена, заглядывая в тревожные глаза Кати своими миндалевидными, синими, смеющимися глазами. Ответь же! Ну?
— Не знаю.
— А ведь я тебя тоже очень-очень люблю. Честное слово, люблю.